Морской Ящер поплыл дальше. По пути чудовище слопало гигантскую акулу, нескольких дельфинов и пару сотен тунцов. Теперь его занимал секс, а не пища. На подходе к Калифорнии радиоактивный запах почти совсем исчез. Утечку на атомной станции обнаружили и ликвидировали. Тварь оказалась примерно в миле от берега — с акулой в брюхе и совершенно не помня, что выманило ее из вулканического гнезда. До хищника донесся с берега сигнал — апатия безразличной ко всему добычи. Депрессия. Теплокровные жертвы — дельфины и киты — тоже иногда издавали его. Огромный косяк пищи просто умолял, чтобы его съели — причем, плескался он у самого берега. Ящер остановился за линией прибоя и всплыл на поверхность посреди зарослей морской травы. Его голова прорвала спутанные пряди водорослей, точно восстающий из могилы грузовик.

И тут он услышал. Ненавистный звук. Вражеский. Прошло уже полвека с тех пор, как Морской Ящер в последний раз покидал глубины вод — суша не была его естественной средой обитания, — но инстинкт нападения перевесил чувство самосохранения. Он закинул голову и, тряхнув огромными лиловыми жабрами, торчавшими на шее, как кроны деревьев, изверг фонтаны воды из рудиментарных легких. Воздух обжег пещеру его гортани впервые за пять десятков лет, вырвавшись ужасающим ревом боли и ярости. Три защитных мембраны сползли с глаз, точно автомобильные стекла: он снова мог видеть в горьком воздухе. Зверь ударил по воде хвостом, взмахнул огромными перепончатыми лапами и торпедой ринулся к берегу.

Гейб

Прошло почти десять лет с тех пор, как Гейб Фентон препарировал собаку, но теперь, в три часа ночи, он всерьез подумывал о том, чтобы взять скальпель и сходить к своему лабрадору-трехлетке Живодеру, который бился в психотическом припадке лая. Днем Живодера выставили на веранду — он весь вывалялся в останках чаек и отказался приближаться к полосе прибоя или вставать под шланг, чтобы вымыться. Для Живодера дохлая птица пахла романтикой.

Гейб выполз из постели и прошлепал в одних трусах к двери, прихватив по дороге походный сапог. Он был биологом — получил в Стэнфорде ученую степень по поведению животных, — поэтому со всем весом академического авторитета распахнул дверь и швырнул в пса сапогом, подкрепив воспитательный навык словесной командой:

— Живодер, а ну заткнись на хер!

Живодер сделал паузу ровно настолько, чтобы увернуться от летящего «Л. Л. Бина», а затем, верный своей природе и хорошим манерам, выудил сапог из тазика, служившего ему чайной чашкой, и вернул хозяину. Причем аккуратно поставил мокрую обувь прямо на ноги биологу. Гейб захлопнул дверь перед его носом.

Ревнует, подумал Живодер. Не удивительно, что никак не может раздобыть себе самку, пахнущую стиральным порошком и мылом. Кормилец бы так не чудил, если б иногда мог выходить из дому и нюхать дамские попки. (Живодер всегда называл Гейба Кормильцем.) Быстренько облизав себя и убедившись лишний раз, что он и в самом деле — Дон-Жуан всей собачьей породы, Живодер возобновил припадок. Ну как он не понимает, думал пес, — к нам приближается опасность. Тревога, Кормилец, тревога!

Возвращаясь к кровати, Гейб Фентон глянул на монитор компьютера. Масса крохотных зеленых точек ползла по карте Хвойной Бухты. Биолог замер и протер глаза. Невозможно.

Гейб подошел к компьютеру и набрал команду. Карта района развернулась в другом масштабе. Но точки все равно ползли одной линией. Он увеличил масштаб до нескольких миль — они продолжали перемещаться. Каждая зеленая точка на карте обозначала крысу: каждую Гейб в свое время поймал живьем, каждой ввел микрочип, после чего выпустил на свободу. Их местоположение отслеживал и наносил на карту спутник. И теперь эти крысы в радиусе десяти миль все как одна перлись на восток, подальше от побережья. Грызуны так себя не ведут.