Я лишь продолжала смотреть в окно.

— Неужели ты не можешь попытаться понять? — спросил Гриффин необычно жалобным тоном, примиряюще, прося прощения. Это привлекло мое внимание.

— Я знаю, что ты видишь в жизни только худшее, — ответила я. — Но мне бы хотелось, чтобы, приходя домой, ты чувствовал самое лучшее, что может быть в жизни, — нашу любовь. Я стараюсь тебе это дать, но… потом что-то происходит внутри тебя. Я даже не знаю, что может служить этому причиной, и ты ведешь себя так, будто ненавидишь меня.

— Я никогда не смогу ненавидеть тебя.

— Точно так же, как ты никогда не смог бы ударить меня, или, по крайней мере, так ты говоришь. Но знаешь, что, Гриффин? Твой гнев и твои слова ранят сильнее, чем кулаки. У меня сейчас так болит сердце…

— Нет, Клэр, пожалуйста, не говори мне этого. Мне невыносимо сознавать, что я стал причиной этих чувств. Ты позволишь мне попробовать еще раз, дашь мне еще один шанс? — попросил он, беря меня за руки и осторожно поднимая с дивана. Он обнял меня, и я напряглась всем телом, оставаясь настороже.

— Я хочу, но это продолжает случаться.

— О, боже, мне невыносимо думать, что заставляю тебя плакать, — сказал он, услышав, как дрогнул мой голос. — Клэр, обещаю, я буду очень стараться.

— Это не значит, что ты не сделаешь этого снова.

— Ты должна дать мне еще один шанс. Ты — лучшая женщина, которую я когда-либо знал, совсем не такая, как другие.

— Какие другие?

Он не ответил сразу, и я решила рискнуть.

— Гриффин, думаю, нам стоит сходить к психологу.

На минуту воцарилась гробовая тишина. Он опустил руки и отошел.

— Я не могу, — произнес Гриффин. — Я занимаю такую должность, что не могу проявлять слабость. Клэр, я должен быть жестким, чтобы полицейские и детективы уважали меня, а адвокаты защиты — боялись. Знаешь, есть окружные прокуроры в других штатах, над которыми копы смеются, не проявляя к ним должного уважения. Но это не мой случай. Мои полицейские ради меня готовы пойти на все. Они с готовностью порадуют меня и предоставят мне все, что у них есть, — они преданы мне. Но это может измениться, если они увидят во мне слабость.

— Но терапия конфиденциальна. Доктор связан врачебной тайной, — возразила я.

— Я знаю, что ты в это веришь, но люди болтают. Слухи распространяются. Моя работа научила меня, что не бывает секретов, которые хранятся вечно. Люди, включая докторов, сплетничают. Они любят поговорить о своих высокопоставленных клиентах. Я не могу пойти на это.

В его словах был смысл, но от этого я почувствовала себя беспомощной. Всего через двенадцать месяцев после свадьбы я уже теряла надежду. И как говорила раньше, всякий раз, давая слабину и уступала, я теряла частичку себя, но мне понадобилось больше времени, чтобы это осознать.

В тот день я сказала:

— Когда ты сказал, что я — лучшая женщина, которую ты знаешь, не такая как другие…

— Так и есть, — перебил он меня.

— А кто эти другие?

Он вздохнул.

— Конечно же Марго. Ты ведь знаешь, каким кошмаром была жизнь с ней.

Он рассказывал мне об этом, но, как его вторая жена, я понимала, что в этой истории была и другая сторона.