-  Не хочу, - быстро ответила она и покраснела. - А это, ну то, что те делали, девушкам очень больно?

    Разговор явно принимал неправильное направление, особенно если учитывать предстоящую постирушку и отсутствие у нас сменной одежды. Однако на вопрос я ответил:

    -  Кому как, но, думаю, не очень. Больно и плохо, когда насильно, а если девушка его любит и он не дурак, то терпимо.

    -  А ты не дурак? - вдруг спросила Марфа.

    Теперь засмеялся я.

    -  Не знаю, мне кажется, что если и дурак, то не очень большой.

    -  И мне не будет очень больно?

    Врать не буду, этот разговор меня, что называется, завел, но не настолько, что бы я потерял голову и поспешил воспользоваться доверчивостью одинокой девочки.

    Совесть еще контролировала эмоции.

    -  Ты знаешь, Марфушка, - впервые я назвал ее ласково, - я думаю, нам этого делать не стоит. Вот найдешь себе жениха, выйдешь замуж, тогда все у тебя и будет. Я сам не знаю, что со мной может случиться завтра, может быть придется срочно уехать.

    Она настороженно слушала, пытаясь понять, почему я отказываюсь, действительно ли жалею или она мне не нравится. Поняла неправильно и спросила подавлено:

    -  Что же я так нехороша?

    -  Ты не просто хороша, ты слишком хороша для меня! - сердито ответил я. - Учти, если я тебя обниму, то уже ничего с собой не смогу поделать! Я ведь только человек!

    -  Так обними, - просто предложила он. - Ты же мне вчера руку целовал, как батюшке!

    -  О Господи! - воскликнул я и притянул ее к себе. - Прости меня за прегрешения!

    …Потом мы лежали рядом и смотрели в небо. На душе было спокойно и умиротворенно. Так и не постиранная одежда была разбросана по траве.

    -  И совсем это не больно, - сказала девушка. - Ну, только чуть-чуть. А еще мы так будем делать?

    -  Будем, только сначала постираем одежду, а то вода остынет. И нужно приготовить гусятину.

    Марфа согласно кивнула, но осталась лежать. Посмотрела на меня и спросила:

    -  А тебе понравилось?

    -  Очень, - ответил я и поцеловал ее голое плечо.

    -  Правда! Мне тоже. Я так боялась, что умру и не разу не попробую…

    -  С чего это ты собралась умирать?

    -  Все равно меня убьют, - обреченно ответила она. - Мачеха рано или поздно изведет. Я знаю, почему нас хотели сжечь. И ты, бедненький, из-за меня чуть смерть не принял!

    -  Глупости, чего бы ей так тебя ненавидеть!

    -  Знать есть за что. У батюшки то моего одно воеводство, а все вотчины он за покойную матушку в приданное получил. Я выйду замуж, все мне отойдет. Вот мачеха и бесится. Она из знатного рода, но обедневшего…

    Я удивленно смотрел на Марфу. Когда она заговорила о вотчинах, то перестала казаться наивной девочкой и рассуждала вполне по-деловому.

    -  Этот Кошкин, ее родственник? - перебил я.

    -  Да, она сама из Захарьевых, они в близком родстве.

    О старинном роде Кошкиных-Захарьевых-Юрьевых я слышал. Они возвысились еще во времена Василия Темного и Дмитрия Донского. Однако сам ни с кем из потомков этих московских бояр не сталкивался. Враждовать с таким кланом мне совсем не хотелось, но после того, что только что случилось у нас с Марфой, другого выхода, как брать девушку под защиту не осталось, Все-таки, как порой не профанируется близость мужчины и женщины, на самом деле это таинство, крепче дружбы и кровного родства связывающее людей.