Беда была в том, что в очень немногих избах были окна, и свет у лучин слишком тусклый, чтобы заметить его в дверных щелях. Мы с Полканом уже второй раз шли по длинной сельской улице, когда на дороге, наконец, появился прохожий. Я отошел к изгороди и присел на корточки, чтобы он не заметил меня раньше времени. По мягкой лапотной походке, я опознал в нем крестьянина и окликнул. Человек остановился посередине дороги и попытался разглядеть, кто его зовет. Я, не спеша, чтобы не напугать, подошел и поздоровался:

    -  Здравствуй, добрый человек.

    -  Здравствуй, коли, не шутишь, - ответил он, всматриваясь в неожиданного встречного, хотя что-нибудь разглядеть в такой темноте было мудрено.

    -  Ты никак здешний? - спросил я.

    -  Нет, - ответил он, - я тут гощу, а сам коровинский. Слыхал, небось, про Коровино-то? Это недалеко, верст двадцать-тридцать отсюда. Нас еще недавно казаки сожгли.

    Я обрадовался такому везению.

    -  Как же не слыхать, о вашей деревне по всей округе говорят.

    -  Ну, то-то, - не без гордости сказал он, потом грустно добавил. - Вот, горе то у нас какое.

    Мы помолчали, отдавая долг памяти сгоревшей деревне, потом я спросил:

    -  А меня ты не признаешь?

    Мужик приблизился, но рассмотреть все равно не смог:

    -  Нет, вроде, как и не признаю. Темно больно. Днем бы, наверное, признал.

    -  Помнишь двух казаков, что вас от плена спасали? - напомнил я.

    -  Как же не помнить, - немного замешкавшись с ответом, сказал он. - Спасибо вам, коли бы не вы, то нам и головы бы не сносить. Только вроде один из них мертвый, а второй в темной у барина сидит. Ты, который будешь?

    Я хотел сознаться, что тот, что мертвый, но подумал, что мужик испугается разгуливающего покойника, и тогда от него ничего не добьешься, поэтому делано удивился:

    -  Кто это тебе сказал, что я мертвый. Разве дело живого человека покойником объявлять?! Это, братец, смертный грех!

    -  Прости, если обидел, - растеряно ответил он. - Сам то я не видел, а люди болтали, что тот казак, ну, ты, то есть, в избе сгорел.

    -  Нежели наша изба сгорела! - с театральным ужасом, воскликнул я. - А я в лес на охоту ходил, только сейчас вернулся и ничего не знаю! Вот горе-то какое!

    Кажется, мужик начал верить, что перед ним не восставший из пепла мертвец и немного успокоился. Во всяком случае, перестал испуганно крутить головой.

    -  Сгорела, одни головешки остались! И главное было бы ведро, а то в дождь занялась. Не иначе, как кто красного петуха пустил. Повезло тебе, что на охоту ушел. А девка Марфа, что там жила, значит, заживо сгорела. Не повезло. А девка-то хорошая была, тихая, ласковая.

    Мужик снял шапку, и перекрестился, а так как я был простоволосый, то лишь опустил голову. Мы помолчали, поминая Марфу. Разговор вроде кончился, и нужно было расходиться, но у меня оставался еще один вопрос:

    -  А не скажешь, где сейчас Гришка Гривов живет?

    -  Григорий? - поправил он. - Да как тебе сказать…

    -  Как есть, так и говори, - подтолкнул я, замявшегося крестьянина.

    -  Так Григорий тоже в темной, как и твой друг казак. Барин то здешний, ужас как строг. Как чуть что, не по нему, ногами застучит и в морду. А кого и выпороть велит, а то и того хуже. Обычное дело, - мужик вздохнул, снял шапку и почесал затылок, - Без строгости с нашим братом, конечно нельзя, но и так тоже нехорошо.