Изменить размер шрифта - +

    -  Полкан! - позвал я. - Мы уходим, пошли!

    Пес посмотрел на меня своими желтыми глазами, широко зевнул, показывая мощные клыки, розовый язык и темное нёбо, и остался сидеть на месте. Это меня удивило. Я передал поводья Марфе, попросил подождать, и вернулся разбираться с собакой.

    -  Ну, ты что упрямишься? - спросил я пса, садясь перед ним на корточки.

    Теперь наши глаза оказались на одном уровне, Собака смотрела, не мигая, и у меня возникло чувство, что она пытается мне что-то сказать. В голове неведомо почему появилась мысль, вполне здравая, если бы дело касалось человека, но странная в отношении животного.

    -  Ты не хочешь идти со мной? - спросил я, переводя неясный позыв в словесный эквивалент.

    Полкан опять зевнул, тихо заскулил и, можете мне не верить, кивнул головой. Я, было, решил, что это простое совпадение, но он сидел и смотрел мне прямо в глаза. Мы так и глядели друг на друга, пока я опять не спросил:

    -  Ты считаешь, что мы с тобой в расчете?

    Пес снова зевнул, потом неожиданно лизнул меня в нос теплым, влажным языком, встал и, круто повернувшись на месте, затрусил вглубь леса.

    -  Полкан! - позвал я, но он не обернулся и исчез между деревьями.

    -  Что случилось? - встревожено спросила Марфа, когда я подошел к ней. - У тебя какое-то странное лицо.

    -  Ты веришь в оборотней? - спросил я, не ответив на вопрос.

    -  Конечно, верю, - серьезно сказала она.

    -  Так вот, похоже, Полкан такой оборотень.

    -  Полкан? Но ведь он добрый!

    -  Выходит, что существуют и добрые оборотни, если он, не что-то другое.

    -  Да? - ничего не поняв, произнесла она. - А где он?

    -  Ушел…

    -  Как ушел, от нас?

    Я кивнул и взял у нее из рук поводья.

    -  А он скоро вернется? - спросила она, когда мы уже выходили из леса.

    -  Боюсь, что никогда.

    На душе у меня было муторно. Наверное, к домашним животным мы привыкаем еще больше чем они к нам и, расставаясь, грустим.

    Спустя полчаса мы оказались в имении. Настроение у его обитателей было соответствующее несчастьям, внезапно на них обрушившимся. Какой бы сволочью, ни был покойный Кошкин, для детей он был родным отцом. Младшие ребятишки еще до конца не осознавали, что случилось с родителями. Они, когда попривыкли к мрачной обстановке в доме, даже начали шалить и баловаться. Старшие, а их было трое, семнадцатилетняя Дарья и две младшие сестры, девочки-погодки, одиннадцати и двенадцати лет, ходили с красными от слез глазами. Утешать их у меня не поворачивался язык, зато, казалось бы, примитивный и грубый запорожец, оказался таким тонким и внимательным человеком, что у меня второй раз за сегодняшнее утро произошла, что называется, переоценка ценностей.

    После всего, им пережитого за последние дни, физических мучений, казак находил в себе силы ласкать и развлекать младших детей, быть предельно внимательным к старшим девочкам. То, что он запал на Дарью, сомнений не было, да и кто бы на его месте устоял, особенно после того, что продемонстрировал ему Кошкин, и пуританских законов Сечи!

    Наблюдать чужую влюбленность всегда немного забавно, видишь в ней слабые отголоски собственной подобной неуравновешенности, что-то узнаешь, но искренне считаешь, что ты сам в тех же обстоятельствах, выглядел значительно достойнее. Я про себя хмыкал, когда видел, как трепетно, с повышенным уважением относится он к девушке.

Быстрый переход