-  Из Коровино? Не знаю, я не местная, - сказала женщина. - Тут в селе много всяких крестьян. Не знаю, кто из них здешний, кто какой. Коровино ведь казаки еще давно дотла сожгли!

    -  А здесь ты что делаешь?

    -  Я, что делаю? - удивилась она. - Водицу тебе подаю. Не хочешь?…

    -  Нет!

    В голове у меня уже достаточно прояснилось.

    -  Не хозяйка, говоришь, а кто?

    -  Так, живу пока, за тобой присматриваю. Может что подать?

    -  Пить я не хочу! - поспешил я предотвратить ее обычный вопрос. Сходи лучше позови кого-нибудь из бывших казачьих пленников.

    -  Чего ходить? Я и есть пленница. Под их игом целый месяц жила. Не ведаю, как живой осталась! Видно Господь так захотел.

    -  Постой, так ты тоже была в овраге?

    -  Вестимо была. И в Коровино была, когда казаки его грабили и жгли. Они меня давно захватили, хотели за большие деньги в султанский гарем продать. Потому видно и берегли, не надругались.

    -  Продать? В гарем султана? - переспросил я, не зная чему больше удивляться, тому, что она знает эти слова или считает себя такой ценностью, По мне тетка была не слишком молода и совсем непривлекательна, Однако у женщин часто существует собственная самооценка, не всегда соответствующая общей.

    -  Султану, - подтвердила она, - на туретчину, или персидскому шаху.

    Я опять едва не переспросил, что она имеет в виду, но успел поймать себя за язык и пробормотал под нос:

    -  Ну да, тогда конечно, если шаху, то и говорить не о чем…

    -  А ты, случаем, еще не захотел водицы испить? - не слушая, спросила она. - Водица здесь целебная. Тебе старому человеку беречь себя нужно, неровен час, расхвораешься.

    -  Старому человеку? - как попугай повторил я за рей. - Это, в каком смысле старому?

    -  Ну, не старому старику, а просто старому, - пояснила она. - Тебе уже, поди, годков двадцать пять сравнялось?

    -  Двадцать пять, - опять повторил я за ней и замолчал, догадался, что у бедолаги от тяжких испытаний поехала крыша. - Нет, мне уже тридцать…

    -  Правда? - удивилась она. - А я бы тебе больше двадцати пяти не дала.

    -  Выходит, для своих дряхлых лет я хорошо сохранился.

    -  Выходит, - скорбно согласилась женщина.

    -  Значит, ты не местная. А откуда?

    -  Я то? Я сама из Калуги. Мой батюшка там воеводой.

    -  Кем? - опять воскликнул я.

    -  Воеводой, - не без гордости повторила она.

    Мне уже случалось сталкиваться с девушками из знатных семей, и ничего хорошего из этого не получалось. Потому, если все это не бред душевнобольной, то меня могли ожидать очередные неприятности. Однако разговор у нас еще не кончился, и я спросил, намереваясь выяснить правду:

    -  Как же ты к казакам попала?

    -  Очень просто, они меня на дороге остановили. Батюшкиных стрельцов поубивали, а меня с мамкой с собой увели.

    -  И где эта мамка?

    -  Померла, сердешная. Уже девятый день намедни прошел. Уж я так убивалась…

    -  Пусть будет ей земля пухом, - сказал я.

    Женщина, кивнула, промокнула кончиком платка слезу и перекрестилась.