Но нет. Она вероятно надеялась, что он умирает, и что убрав его с дороги она будет очень богатой женщиной. Лежала ли она уже сейчас в Павлиньей комнате, подсчитывая свое золото и блага?
— Даже ни одного вопроса, Гримм? — Хок изучал шелковистые волоски вокруг повязки, которые покрывали почти всю его руку.
— Ни единого.
Хок не стал спрашивать снова.
— Гримм, пакуй мою сумку. Отошли половину охраны и достаточно слуг, чтобы приготовить господский дом в Устере. Я уезжаю на рассвете. И хватит тыкать в этот проклятый огонь — в этой комнате и так уже чертовски жарко.
Гримм с грохотом прислонил кочергу к каменному очагу. Он чопорно отвернулся от огня и посмотрел в лицо Хоку.
— Ты едешь один?
— Я только что велел тебе собрать половину стражи.
— Я имею в виду, что насчет твоей жены?
Взгляд Хока снова упал на его руку. Он несколько мгновений изучал ее, затем взглянул вверх на Гримма и спокойно сказал:
— Я еду один. Если она даже не смогла побеспокоиться и убедиться в том, жив я или мертв, возможно, настало время прекратить попытки. По крайней мере, некоторое расстояние может помочь мне оценить мои перспективы.
Гримм сухо кивнул.
— Ты уверен, что ты сможешь путешествовать с такой раной?
— Ты знаешь, что я быстро восстанавливаюсь. Я остановлюсь в цыганском таборе и возьму немного ромашки и припарки из окопника, которые они используют…
— Но ты едешь верхом?
— Со мной будет все в порядке, Гримм. Ты не виноват. — Хок заметил горькую улыбку на лице Гримма. Его немного утешило осознание того, что его друг так верен ему, когда его собственная жена не смогла побеспокоиться и позаботиться о том, мертв он или жив.
— Ты настоящий друг, Гримм, — тихо сказал Хок. Он не был удивлен, когда Гримм поспешил покинуть комнату. За все те годы, что он знал его, похвалы всегда заставляли его чувствовать себя неудобно.
В массивной кровати Павлиньей комнаты беспокойно металась Эдриен, раздраженно бодрствующая. В этот момент она была совершенно уверена, что она никогда больше не уснет. Ее разум никогда не отвлечется от горькой, ледяной ясности, которая бушевала в ее мозге, перекрашивая каждое ее действие со дня прибытия в Далкит в совершенно другие цвета.
Хок и Гримм выехали верхом, как только рассвет забрезжил над богатыми полями Далкита. Удовлетворение волной поднялось внутри Хока, когда он осматривал свое поместье. Теперь, когда его годы королевской службы в конце концов закончились, он мог наконец-то увидеть нужды своих людей и стать Лэрдом, которым он был рожден. Теперь он хотел всего лишь одного — чтобы Эдриен по-настоящему стала ему женой в каждом смысле этого слова, чтобы помогла ему управлять Далкитом рядом с ним. Более всего он хотел увидеть их сыновей и дочерей, идущих по этой земле.
Хок проклял себя за то, что он такой безнадежный романтический дурак.
— Урожай на этот Самайн будет богатым, — заметил Гримм.
— Да, так и будет, Гримм. Адам. — Хок коротко кивнул кузнецу, который приближался, золотые поля раздвигались вокруг его темной фигуры.
— Ты выходишь из игры? Ты признаешь себя побежденным, ужасный Хок? — Адам с насмешкой посмотрел вверх.
— Не буди дьявола, кузнец, — коротко предостерег Гримм.
Адам рассмеялся.
— Сбейте с толку дьявола, и дьявол будет проклят. Я не боюсь дьявола, и не склоняюсь перед людьми. Кроме того, тебя это не касается, или по крайней мере, только слегка, — и определенно не в такой степени, в какой ты, оказывается, полагаешь. Ты безмерно переоценил себя, неотесанный Гримм. — Адам, улыбаясь, встретил взгляд Хока. |