— А знаешь, в чём парадокс?

— Ну же, блесни!

— Слепой иной раз бывает счастливее зрячего, потому что видит то, что спрятано. А спрятано очень многое.

— Например? — выпирает свою грудь с вызовом.

— Например, чувства людей или отсутствие оных!

Мел напрягается, её глаза сужаются, растворяется ехидная улыбка.

— У зрячих завышенные ожидания к жизни. И духовная слепота, — добавляю.

— Чего? — уточняет Фиона.

— Ну, — объясняю, — это когда человек думает, что кому-то нравится, а на самом деле служит резиновой Долли: пришли, слили сперму, а поговорить не о чем! А бывает, что и не с кем…

Её ноздри надуваются, как воротник у кобры. Мне кажется даже, я слышу характерный треск ороговевшего хвоста — трещотки. И зелень вокруг рта, это либо эффект такой у её смуглой кожи, либо яд пропечатывается.

Подружки переглядываются, кто-то из девчонок попроще ржёт, и я слышу тихое:

— А сестра у Дамиена палец в рот не клади, уделала Мел!

Она это тоже слышит и зеленеет ещё больше.

— Ещё раз сядешь в его машину, и мои милые шалости перестанут быть милыми! — угрожает, швырнув мой мобильный на пол, мне под ноги.

Так вот, оказывается, где он был!

Глава 20. Ева заболела

Вечером я снова одна. Одиночество — страшная вещь, особенно, когда у тебя ломит всё тело, раскалывается голова и мучает кашель. К часу ночи не выдерживаю и отправляю брату сообщение.

Eva: «У тебя всё в порядке?»

Спустя пятнадцать минут получаю ответ:

Dam: «В полном».

Ещё через полчаса:

Dam: «Я думал, салфетка почила в недрах мусорных баков и к этому моменту должна уже была бы быть переработана на одном из китайских заводов».

Eva: «Тебя не было два дня, поэтому вопрос «У тебя всё в порядке?», более чем необходимость. Это мой долг».

Двадцать минут спустя:

Dam: «Долг перед кем?»

Eva: «Хотя бы перед твоим отцом».

Dam: «Потому что он купил тебе машину?»

Eva: «Мать была права. На этот раз».

Dam: «Права в чём?»

Eva: «В том, что ты сделаешь из этого трагедию».

Dam: «Не вижу ни единого признака трагизма ни в моих действиях, ни в словах».

Eva: «Повеяло… жадностью? Ревностью?»

Ответа не последовало.

Открываю глаза, вижу свою комнату, тусклый свет дождливого дня и… Дамиена, сидящего на полу спиной к бортику моей кровати.

Несмотря на скупость освещения, мне отчётливо виден его профиль:

— Уже утро?

— День.

Дамиен поднимается и, засунув руки в карманы, подходит к окну:

— Когда ты интересовалась о том, всё ли со мной в порядке, стоило намекнуть, что у самой всё далеко не в полном, — в его тоне нотки раздражения.

— Да?

— Да, Ева. Ты не выглядишь…

В длинной паузе мы оба ищем слова, и Дамиен находит первым:

— … здоровой!

— Если не выгляжу здоровой, значит, выгляжу больной. А это уже можно считать оскорблением, — пытаюсь подняться.

Дамиен кривится, на этот раз, намеренно изображая крайнее раздражение.

— И если бы ты не был Дамиеном… я бы попросила принести стакан воды, — заключаю, поднявшись и всеми силами стараясь обрести равновесие, потому что комната качается подобно утлой лодочке на морских волнах.