Там начальство не было жестоким, но скоро его стало тошнить от скуки.
Зачем вспоминать об этом? Горечь от всего этого долго была в нем, пока ее не выдули ветра путешествий.
— И очевидно, вы хорошо образованны, — сказала Ивон Кантер.
— Большинство из нас, — объяснил Скип истоки и философию своей части околопланетного мира. — У меня много уважаемых друзей, — закончил он, — включая человека, который устроил мое пребывание здесь.
Он мог догадываться, что она думала: «Влиятельный друг, который устроил ему пропуск одновременно со мной. А говорят еще, что викинги не связаны клятвой подчиняться указаниям американского правительства. Однако, они находят полезным сделать это по доброй воле… Ну, он кажется приятным и не причинит вреда. Я не могу пожаловаться».
Задачей Скипа было сделать себя не только «приятным и не причиняющим вреда» в ее глазах. Наступила неловкая пауза. Она сказала неубедительно:
— Интересно, где сегодня подводная лодка?
— Они собирают кристаллы марганца со дна, — ответил он. — Мне сказали, что она разведывает новую территорию, как фермерский кот.
— Что?
— Ничего, — сказал он поспешно. Она могла найти его шутку слишком земной. — Знаете ли, мисс Коэн, я был рад сделать ваш портрет, если бы вы попозировали. Конечно, если вам удобно, и вы не слишком станете ожидать сходства. У вас такая экзотическая внешность, что она поразила меня.
— О? Как же? — Щеки цвета слоновой кости порозовели, а ресницы затрепетали. Она не настолько была далека от нормальной женщины, чтобы не получить удовольствие от комплимента.
— Постойте минутку, не двигаясь, пожалуйста, а я попытаюсь показать вам. — Он постучал по чистой странице. Зажав блокнот и коробку карандашей в левой руке, он кругами ходил вокруг нее туда-сюда, присаживался, наклонял голову, наконец выбрал правильный угол зрения и начал рисовать. Хотя она уже кончила курить свою сигарету, и, возможно, хотела бы еще одну, она сохраняла позу неподвижно с чувством собственного достоинства.
Его карандаш летал, оставляя след кривых и теней. Он намеревался, насколько мог, показать ее очарование, а не интеллект. Но вместе с рисунком росла и концепция.
Сотри эту линию, эту тень, проклятье, они не верны! Она — красива аскетической красотой, наполовину абстрактной, как Долина Смерти или кипарисы Монтеррея, которые сгибались и распрямлялись под бурями веков.
— Извините меня, тут не совсем правильное освещение, вы не попозируете еще две-три минуты?
Лучше не делать этих сравнений вслух. Она, наверняка, неправильно их поймет.
— Вот! Покорнейше благодарю. Это сделано наспех, но, возможно, вы сможете увидеть, что вижу я.
Он вырвал лист и дал его ей. Она издала низкий звук удивления. Краска проступила и расплылась по ее лицу. Ее указательный палец скользил по его рисунку. Он не просто выделил ее лучшие черты, он схватил ее напряженность сжатой пружины. Слегка восточные черты лица остались, но одежда развевалась на ветру вокруг груди и ног таким образом, что нельзя было не вспомнить Нику Самофракийскую, а перила за ней были показаны с такой точки зрения, что было понятно: она смотрит в небо.
— Я никогда… Замечательно, — выдохнул а она, — Вы изобразили меня более устремленной, чем я есть на самом деле…
О нет, Ивон.
— …или же я прочел что-то, чего другие не смогли? Какая неожиданность!
Она потупила взор.
— Если это для меня… — сказала она нерешительно.
— Ну конечно же, если хотите, — сказал ей Скип. — Это всего лишь набросок, в полном смысле этого слова. |