Сироткин пружинящим, молодцеватым шагом двинулся к выходу. Но вдруг резко встал и шлепнул себя по лбу. И оглянулся на Женю с улыбкой. Странной такой улыбкой, противной, со значением.

– Совсем запамятовал, товарищ капитан! Забыл рассказать вам.

– О чем же?

– После того как мы с Асей вернулись с отдыха, туда же полетела моя жена…

Глава 29

Дима и спал, и нет. Тяжелая дремота то выдергивала его на поверхность, и он слышал все звуки и запахи, то снова уволакивала в омут. А там было скверно. Там носились какие-то неясные тревожные сны. В основном черно-белые. Как его жизнь в заключении. Ему хотелось снова вынырнуть на поверхность, он ворочался, пытался приоткрыть глаза. Слышал запахи и звуки, и снова глаза закрывал. Потому что он не знал, как станет смотреть своими глазами на нее – на Машу?

Глаза были бесстыжими, взгляд голодным, руки смелыми, силы…

Силы оставили его через три часа. У нее их тоже не осталось. И они уснули поперек его широкой кровати голышом. А сейчас вот она где-то там – на его кухне. Готовит что-то вкусное – пахнет невозможно аппетитно. А он изо всех сил старается вынырнуть на поверхность из своих тревожных черно-белых снов. Но и там ему тоже не нравится.

Он наконец открыл глаза, рывком поднял себя с кровати, дотянулся до трикотажных красных шорт – валялись на полу. Оделся и пошел к ней – к женщине, не сумевшей вчера устоять перед ним.

У входа в кухню он остановился и закатил глаза. Маша что-то напевала, гремела сковородкой. Если сейчас он войдет, а там сырники и Маша в его рубашке, он точно будет разочарован.

Сырники и мужская рубашка на голом женском теле – это так заезжено. И это совсем не сексуально. Это как знак, как указатель: следующая остановка ЗАГС.

Он не готов. Он не хотел.

Карелин вошел в кухню и выдохнул с облегчением. Маша была в своих джинсах и футболке. И жарила глазунью.

– Яйца? – притворно разочарованно вывернул он губы. – А пахло-то, пахло!..

– Я лук жарила, – рассмеялась Маша, совсем не обидевшись. – А ты сырников ждал? Или блинчиков? Не умею, честно. И угождать не хочу. Яичницу сама люблю по утрам.

Вот потому, что она не пыталась ему понравиться, она понравилась ему еще больше. Они сели завтракать.

– А ты не торопишься? Разве тебе не надо за город в свой Дом?

Они все его пока называли именно так – Дом. Непременно с большой буквы. Он сам еще толком не знал, что будет с его новым делом потом. Но пока все складывалось хорошо и по-доброму.

– Я предупредил, что сегодня задержусь.

– Как это? – Маша недоуменно заморгала. – Ты знал, когда приглашал меня на кофе, что все закончится именно так?

– Нет. Не знал. – Дима проткнул вилкой оранжевый глазок на тарелке. – Я приглашал тебя вообще-то в кафе. Ты пришла сюда. Я не стал говорить, что ты меня неправильно поняла и… Ну а потом все как-то стремительно произошло.

– Жалеешь? – прищурилась Маша, покраснев до корней волос.

– Нет.

Он макал хлебную корку в растекшийся желток, откусывал размякший хлебный мякиш и осознавал, что ничего вкуснее не было в его жизни за последние годы.

– Это самая вкусная яичница, которую я когда-либо ел, – отодвинул он пустую тарелку. – Даже название придумал: яичница, приготовленная девушкой, с которой я собираюсь завести отношения. Если она, конечно же, не против.

– Последнее предложение тоже входит в название?

Он отрицательно мотнул головой.

– Девушка не против, – улыбнулась она, доедая свою порцию.