Евгений Захарович поднял голову. Вошедшего он разглядел не сразу. Глаза слезились, где-то под лобными долями гудели высоковольтные провода. Что-то неожиданный гость говорил, но Евгений Захарович не слышал ни звука. На всякий случай пару раз сказал "да" и лишь по завершению нелепой беседы понял, что перед ним не кто иной, как Лешик. Слух вернулся следом за зрением. До Евгения Захаровича долетела последняя фраза взъерошенного практиканта.

-- ..давка была, что надо, но где наша не пропадала!..

-- Какая давка?

С некоторым удивлением Лешик повторил доклад, сообщив, что из Центрального только что взят ящик сухого, что дело не обошлось без штурмовой атаки и что парочка законных пузырей для Евгения Захаровича оставлена. Как обычно... Назвав Леху молодцом, Евгений Захарович задумался. Он не знал, радоваться ему или горевать. Рабочий настрой улетучился, на проспект снова не хотелось смотреть.

Черт бы побрал этот ящик сухого... Или напротив -- Господи благослови?..

Мгновение поколебавшись, он отложил ручку в сторону и поднялся.

В курилке и в коридорах все было привычным до тошноты. У стен кучковались курильщики, кое-кто сидел по-зэковски, на корточках. Шел ленивый разговор ни о чем. Стрельнув "беломорину", Евгений Захарович пристроился рядом. Фразы долетали до него обрывками, несвязно. Вероятно, что-то снова происходило со слухом. Он вспомнил, что это уже не впервые, но ничуть не обеспокоился. Возможно, быть глухим даже лучше. Во всяком случае -- проще, удобнее. Будь у него некий тумблер на груди или на затылке, отключающий внешние звуки, он пользовался бы им по возможности чаще.

Евгений Захарович сделал глубокую затяжку, медленно повернул голову, выдыхая кольцо за кольцом. Вот и готова дымовая завеса. Можно закрывать глаза, морщить лоб и дурашливо улыбаться. Никто не заметит и не осведомится насчет здоровья. Закрыв глаза, он наморщил лоб и улыбнулся.

Справа от него спорили, и, кажется, опять побеждал Пашка. Не потому что говорил доказательно, а потому что шел напролом и в штыковую, ничуть не чураясь рукопашной. Расступаясь, враг в смущении поднимал руки.

-- Не надо ля-ля! Поддубный -- мужик что надо! Твоего Рэмбо скрутит и зажует. Хоть двоих, хоть троих.

-- Ну, а, скажем, Вандама?

-- И с Вандамом в придачу!..

Евгений Захарович изменил наклон головы, и спор отдалился, уступив место рассудительному монологу.

-- ..Это вроде карусели. Как ты ее ни поверни, ось как была в центре, так и останется. Потому что закон единства и борьбы... Или я не прав? Ну скажи, прав или не прав?.. Это, милый мой, как пресное и соленое: попробуешь одного, другого захочется. Или женщины те же... Им ведь подавай щетину да мускулы, чтоб рычал и слабины не давал. А сами-то, сами! Точно желе из персиков. Вот вам и единство противоположностей!

-- А где же борьба? -- осведомился кто-то.

-- Известно, где...

Чуть помедлив, философы скабрезно рассмеялись. Евгений Захарович снова прислушался к спору справа. Там Пашка вовсю добивал оппонентов. Без жалости и без пощады. Пашка слыл эрудитом и слыл не зря. Он читал много и о разном, но самое скверное, что это многое он помнил с изумительной дотошностью.

-- Малинину надо запретить, на хрен, хрипеть! Пусть тянет, это у него получается. А хрип -- жанр особый. Кутикову можно, Высоцкому можно, а более никому!

-- И Джигурде нельзя?

-- Джигурде тем более! Плагиатчиков -- выше крыши!

-- Он же не виноват, что голос похожий!

-- Значит, совсем не пой!..

Пашка в самом деле знал все и обо всем. Ни одна тема не способна была поставить его в тупик, и посади его в президентское кресло, он и тогда бы начал немедленно действовать, для начала переспорив всех министров, а потом и самых говорливых из депутатов.