-- Не надо ля-ля! -- надрывался Паша. -- Брэг хорош только для американцев. У них там даже зимой жара, а снег выпадает раз в два года. Так что им мясо действительно ни к чему. Обливаются потом, да еще едят, как слоны.

-- Но что-то им надо есть?

-- Ты за них не волнуйся. Янки теряться не будут. Всегда найдут что пожевать. Виноград, яблоки, инжир, авокадо...

-- Аво -- что?

-- Авокадо, дурила! Фрукт как бы такой. Типа груши, только противнее. У них этой зелени валом. Вот и пусть лопают.

-- А цены?

-- Что цены? Раз в пять ниже, чем у нас!.. Там даже бананы за фрукт не считают! Апельсинов уродится больше, чем положено, они их бульдозерами в кучу и напалмом к едрене-матрене. Что ты мне говоришь!..

Пашке давно уже никто ничего не говорил. С Пашкой трудно было спорить. Сама его интонация напрочь исключала возможность возражений. Слова соскакивали с пухлых Пашкиных губ задиристыми петушками, немедленно набрасываясь на слушателей, сторожа малейшее инакомыслие. Если кто и пробовал возражать, то выходило это неловко, больше напоминая попытку оправдаться. Перед Пашкиными петухами пасовали все. Даже самые крепкие из аргументов становились похожими на объевшихся неуклюжих гусениц, которых словно нарочно подбрасывали разгневанным птицам на съедение.

Устав от шумливых баталий, Евгений Захарович медленными шагами прошел в лабораторию. Женщины здесь пили чай с пирожными и толковали о диетах, о килограммах лишнего веса, одинокий очкарик трудился над схемами. Осциллограф дразнил его кривыми, приборы упрямо показывали не то, что нужно.

-- Не работает? -- спросил Евгений Захарович.

-- Не хочет, -- в глазах очкарика, увеличенных щедрыми линзами, темной смолой разливалось отчаяние отчаяние. Он жалобно моргнул, словно собирался заплакать.

-- Да-а... -- Бессмысленно протянул Евгений Захарович. Больше говорить было не о чем. Он хотел было дать совет насчет емкостей, но вовремя вспомнил, что кто-то об этом уже говорил. Неопределенно пожав плечами, вышел в коридор, и тут же сама собой заработала старая программа. Не спрашивая разрешения, ноги вполне самостоятельно понесли тело привычным маршрутом. А сзади Пашкины петухи продолжали доклевывать робких гусениц.

-- Или тот же Касиус Клей... Разве Джеки против него потянет? Да одного-единственного раунда не выдержит!..

Потянет или нет, Евгений Захарович не знал и не желал знать. Он летел, отрываясь от слов, чувствуя, как встревоженно овевает его стоялый институтский воздух. Справа и слева на стенах рождались тени, кривляясь, мчались некоторое время за ним, в конце концов отставали.

Он окольцевал институт дважды. В третьем заходе попробовал увязаться за вихляющимся культуристом, но это оказалось ему не под силу. Культурист мчался со скоростью курьерского поезда, и уже через десяток шагов у Евгения Захаровича защемило в боку и закололо под левой лопаткой. Замедлив бег, он твердо решил про себя, что когда-нибудь все же выследит загадочного атлета. От и до. Такого просто не могло быть, чтобы тот носился по институту все восемь часов, не отдыхая. Впрочем... Если есть силы и желание, то почему бы нет?..

Отпыхиваясь, Евгений Захарович просто так без нужды заглянул в секретариат и тут же столкнулся с вопросительным взглядом секретарши. Как-то уж так вышло, что надо было о чем-то спрашивать, говорить, иначе все могло показаться нелепым и даже подозрительным.

-- Директор у себя? -- ляпнул он первое, что пришло на ум.

-- У себя, -- темные глаза секретарши смотрели все с тем же требовательным ожиданием.

-- И что ммм... Принимает?

-- Принимает.