Он сделал попытку углубиться в чтение.

"..по окончанию десятилетки серебренная медаль... четырежды Знаком почета ЦК ВЛКСМ..." -- ого! -- Евгений Захарович и впрямь испытал удивление. О таком знаке он даже не слышал. Кроме того, в двадцать-то лет -- и четырежды!.. Он снова склонился над листом. "..навыки, усердие, трудолюбие, настойчивость..." -- масло масленое! -- "студентка ССО..." -- ну это, положим, у всех. А вот дальше... "Работа в ССО на строительстве дворца пионеров..." -- это уже акцент и весьма явный! Дескать и в ССО не хижины для бомжатников сколачивали... Ага! -- "участница олимпиад..." -- скромно, но со вкусом. Не п

обедительница, но тем не менее -- участница... А вот тут уже явный перебор: "..участница конкурсов... активная участница субботников... участие в слетах, в самодеятельности, в смотрах и общественной жизни... член трудового сектора, член редколлегии, член комитета..." Не удержавшись, Евгений Захарович восторженно покрутил головой. Наверное, этого не следовало делать, но эмоции просто выплескивались через край. Мда... А вот и самое главное! Так сказать, суть и желток: "..рекомендуется делегаткой во Францию..." Не больше и не меньше! Прямо обзавидуешься! Париж, Эдит Пиаф,

Эйфель и бедняга Рейхельт... Почему и отчего русских так тянет во Францию? Может, оттого, что Франция исподволь превратилась в родственницу России? Все-таки и Бунин там, и Куприн, и еще сотни две великих. Всех тянет на родину, вот и нас тянет... Красной пастой, совсем как настоящий учитель, Евгений Захарович подчищал ошибки. В каждой строчке их набиралось аж до трех-четырех штук. Текст он, впрочем, с внутренним злорадством решил не править. Пусть и там почитают, полюбуются. Может, хоть раз в жизни посмеются. А тут вам, товарищи, не редакция и не издательский комит

ет политкорректоров! Тут вам в некотором роде НИИ -- то есть научно-исследовательский институт... Евгений Захарович нахмурился. Ему стало вдруг ясно, что никто там смеяться не будет. Прочтут с самыми серьезными лицами и, одобрительно кивая, подпишут. А после руку пожмут и печать поставят. Большую, круглую, с фиолетовым зерном... Без тени улыбки он вернул характеристику девушке.

-- Перепечатайте и можете отправляться на комиссию.

Вероятно, для нее он тоже являлся кем-то из тех, от кого многое зависело в ее юной жизни, потому что несколько раз с подчеркнутым чувством она произнесла слово "спасибо". При этом в глазах ее попеременно мелькали глуповатая приниженность, неуверенность в себе и безыскусная попытка изобразить женское особое многоточие. Был бы прежний этикет в моде, наверняка сделала бы ему и книксен...

Когда девушка вышла из кабинета, Евгений Захарович облегченно вздохнул. Пожалуй, сегодня чудо-проспект подождет. Слишком уж много галиматьи для одного дня! С наслаждением он похрустел кистями, не вставая, погнулся вправо и влево. Уймища пространнейших страниц с вереницей авторов на обложке лежала на дальнем крае стола, и он молча порадовался этой ее отдаленности, пусть временной, пусть условной. Глаза скользнули выше, к надписи на стене, сработанной обыкновенной шариковой ручкой: "Что тебе необходимо для того, чтобы быть добрым?.. Хотеть быть добрым..." По

всей видимости, хозяин кабинета пытался стирать надпись ластиком, но терпения хватило лишь на нижнюю подпись, где ранее значилось: "Сенека Маркус Аннус". Такие вот, братцы, пироги! Бунтари порой заводились и в затхлом пруду института. Подобно пескарикам в случайной лесной луже. Должно быть, перелетные птицы заносили их издалека -- с вольных озер, морей и океанов. Но действовали они все равно скрытно, по-хулигански. Как партизаны.

Покинув кабинет, первым делом Евгений Захарович прошел в курилку и, привычно стрельнув папироску, пристроился на подоконнике. Народу как всегда хватало, говорили густо и рассыпчато.

-- ..значит, ноготком ей по шарабану -- раз! Селедке, значит.