Изменить размер шрифта - +
Марта Виссарионовна и вовсе с удивлением взглянула в сторону Зины, словно только что ее увидела. Влюбленность всегда вызывает улыбку даже у самых серьезных скептиков, она как солнце, которое обязательно растопит даже самый крепкий лед. Ну а Тимур вновь стал опрокидывать в себя один бокал за другим, словно пытался забыться, стереть ее из своей памяти.

В камине потрескивали дрова, красное вино успокаивало, а пение Даниила служило фоном. Всем казалось, что самое страшное закончилось.

— Зина, вы простите меня, — Марта Виссарионовна села рядом с ней и испортила минуту грусти, начав сбивчиво говорить. — У нас с вами как-то сразу контакт не заладился. Вы приняли меня за кого-то другого, а вместо благодарности за спасение я как-то психанула.

— Ерунда, — успокоила женщину Зина и, не в силах заставить себя не видеть в ней мать, даже на секунду зажмурилась, надеясь, может, наваждение пройдет, но оно не отпускало. — Вот, — она достала из кармана джинсов единственное фото родителей, которое Зина теперь носила всегда с собой, — это мои родители.

Женщина взяла фото и, поднеся его близко к лицу, стала рассматривать на нем людей.

— Да, похожа, — сказала она растерянно, — но ты знаешь, я где-то читала, что у каждого человека на планете есть хотя бы один почти стопроцентный двойник. И вероятность встретить его почти нулевая, видимо, это наш с тобой вариант.

— Ладно, забудьте, — вздохнула Зина, убирая обратно за последнее время изрядно потрепанное семейное фото.

— Так вот я о чем, — казалось, ей хватило Зининого «забудьте», и она перешла к главному, зачем подсела к ней, — зачем Дарья Дмитриевна хотела меня убить. Зачем был нужен пожар. Так подставить себя с машиной. И в конце концов, она бы не сожгла свою добычу, свой трофей, свою крысу.

— Она не могла, — сказал Никита громко, когда Даниил перестал петь, словно вторя Марте Виссарионовне, — не могла она, — повторил он чуть тише, ища поддержки, но все молчали, сочувствуя парню, и только Зина была готова с ним согласиться. Слишком много фактов, словно кто-то очень хотел подставить Снежную королеву.

 

 

Ванжур пришел в себя в маленькой, но новой, недавно торжественно открытой больнице Хужира. Врачи сделали много уколов, капельница и вовсе до сих пор торчала из его руки.

— Ну вот, Ванжур Агванович, — молодой врач, которого он знал с рождения и даже раскидывал ему камни на судьбу, бережно померил шаману давление, — все будет хорошо. Напугали вы всех, вам бы полежать у нас немного, подлечиться. Хочу сразу успокоить, правнук ваш нашелся, с ним все в порядке.

Врач поспешил успокоить своего больного, зная, что именно это послужило причиной для приступа.

— Вот ваш телефон, можете позвонить дяде Алтану, а то он уже всем надоел своими звонками. Звонит, ругается, будто мы виноваты в вашем приступе. Грозился приехать, врачи уже боятся трубки брать, — говорил он больше с какой-то нежностью, нежели злом.

Ванжур улыбнулся. В этом был весь Алтан, его невозможно было не любить. Он был настолько искренен в своих чувствах, что невольно человек уважал их и располагался к мужчине. Он был другом его сына Николая. Дружили они с детства, по-настоящему, как сейчас уж и не дружат. Поэтому, когда Николай с женой погибли, Алтан стал для Ванжура сыном, а для маленькой Светочки дядей.

Ванжур вспомнил, что когда этого шведского журналиста занесло на Ольхон и он без памяти влюбился в Светлану, Алтан переживал, как отец за свою дочь, и долго плакал, когда Ванжур благословил их и разрешил молодым уехать в Швецию.

Каждое утро у Алтана начиналось с того, что он звонил Светлане и спрашивал, какая у них погода сегодня.

Быстрый переход