Вскоре носильщики, молчавшие всю ночь, начали шутить и смеяться. Они рассказывали истории о двух своих погибших товарищах. Истории их жизни и подвигов. Они сказали все, что они могли бы сказать хорошего в их честь, и старались не грустить. Мертвые люди жили своей жизнью, как могли, и теперь они пошли в другую сторону, куда в конечном итоге уходят все люди.

В полдень они наткнулись на дикого вепря, и Билли выстрелил в него. Путешественники разбили лагерь, а вскоре после этого уже жарили свинину на вертеле над крупным костром. Мясо было хорошим и сладким, и вскоре все стали чувствовать себя отдохнувшим и свежими.

Хенсон, с животом, полным жареной свинины, считал, что худшее уже позади, и что они постепенно и гладко выбрались из передряги.

Конечно же, он был неправ.

А в лагере предателей все было не так хорошо. На самом деле, лагеря больше не было, и, когда Уилсон и Кэннон подошли к нему, они нашли Громвича.

Часть его, в любом случае. А на самом деле, лишь голову. Она была зажата между низкими ветвями деревьев примерно на высоте их роста. Остальной части его тела нигде не было видно.

Кэннон хмыкнул. — Громвич, кажется, потерял голову.

— Твоя сентиментальность ошеломляет меня, — съязвил Уилсон.

— Глянь-ка сюда, — сказал Кэннон, вынимая свой нож из ножен и тыча им в рот Громвича. — Он не выжил, но оставил здесь парочку своих зубов, а они оказывается золотые.

Кэннон использовал острие своего ножа, чтобы выковырять зубы. А затем положил их в карман.

— Конечно же, ты не захочешь выварить его голову, — сказал Уилсон, — и сохранить её на память?

— Кабы я знал, равно, как и имел время, — вскинулся Кэннон, — то сделал бы это.

— Ты неисправим, Кэннон. Неужели в тебе нет ничего святого.

— Я беспокоюсь только о практических вещах, — сказал Кэннон, — таких, как, допустим, хватит ли нам припасов? Патронов. Оружия. Посмотри на это с другой стороны, Уилсон. То, что Громвич мертв, имеет и свою хорошую сторону. Теперь нам придется просто разделить то, что мы заполучим только на двоих.

Кэннон поднырнул под ветви, которые удерживали голову Громвича, и последовал в направлении лагеря.

— Эй, — окликнул его Уилсон. — Если бы Громвич нашел наши головы, висящие здесь, то он бы похоронил нас. Разве ты так не думаешь?

Кэннон повернулся и посмотрел на Уилсона. — Да. Он перерезал бы горло за доллар, но он был таким. Но то, что сделал бы Громвич в отношении нас это одно. А то, что я буду делать, это совсем другое. Ты и копай яму, если чувствуешь себя таким уж христианином. Моя точка зрения такова, что он не заслуживают ничего не большего, чем Талент, а Талент не получил ничего, и ты сам не хотел давать ему ничего. С чего это внезапно стал таким сентиментальным?

— Просто говорю, что Громвич бы сделал это и все.

— Похорони его башку, если так хочешь. Как по мне, то пусть черви позаботятся о нем.

С этими словами Кэннон продолжил свое движение в то место, что осталось от лагеря.

Уилсон бросил долгий твердый взгляд на голову Громвича. На лице Громвича осталось выражение. Не ужаса. А просто удивления. Его почти беззубый рот отвис, как будто в идиотском удовлетворении. Казалось, как будто он только, что открыл подарок и нашел именно то, что так сильно хотел.

Уилсон нырнул под ветви и последовал за Кэнноном к лагерю. Он понял, что теряет контроль над Кэнноном. Кэннон постепенно начинает видеть себя старшим псом из пары, и Уилсон был уверен, что ему придется устранять Кэннона в какой-то момент времени, или, по крайней мере, научить его манерам.