Петельников не мог понять, чему она радуется: необыкновенной ли гибели мужа, фаянсовому ли бокалу с кофе, бродящим ли в ней градусам?.. Он разглядывал ее мелкие черты, острый носик, худобу, несвежую кофту, темные брюки, которые можно было не стирать и не гладить; он искал сходство с дочкой и не находил. Может быть, только черные глаза да сыпучие волосы.

— Когда умер муж, Ирине сколько было?

— Так он ей не отец.

— А кто отец?

— Махмуто.

— Кто?

— А может, Махмудо. Аржибаржанец или грузинец. Она губами-то в него пошла.

Вчера Петельникова вызвали в комиссионный магазин. Девица двадцати лет позарилась на импортные туфли фирмы «Саламандра». Воровку схватили в дверях. Петельников увез ее, всю залитую слезами, в райотдел. Впереди — следствие, суд, позор. За туфли. А эта развеселая особа исковеркала жизнь ребенка — и ни следствия, ни суда, ни позора. Да волочь бы ее за волосы на лобное место…

— Ты небось насчет Ирки? — трезво спросила она.

— Да.

— Горбатого могила исправит.

— Ей семнадцати нет…

— Про наследственность слыхал? В прошлом году случай был. У белокурых супругов родился рыженький. Муж, конечно, ни грамма не удивлен. Почему? Потому что пожарный. Много на красный огонь смотрел. Против наследственности не попрешь, она теперь в моде.

— Ваша дочь искалечена воспитанием, — бессмысленно возразил Петельников.

Опустевшая фаянсовая кружка шлепнула по клеенке. Сразу отяжелев от кофе, женщина уперлась руками в столешницу, поднялась медленно, подошла через силу и легла на его плечо. Петельников сердито вдохнул запах алкоголя, плохого кофе и несвежей одежды. Он хотел как-то спихнуть ее со своей шеи, но женщина зашептала в ухо:

— Ее отец, Махмуто, сидит за всякие грабежи. И моя Ирка станет воровать. Генетика, парень…

Она все шептала и шептала… Петельников вспомнил про опыты с рыбками: рыбки, которые дрессировались, ели и жили в одном аквариуме, «успевали» хуже тех, которые учились в одном, а жили в другом аквариуме, то есть хуже тех, которые имели дом. Он вспомнил, что детеныши обезьян, рано отнятые от матерей, заметно отставали в развитии. Он вспомнил педагогов, утверждающих, что, как бы ни были хороши условия в детских домах, ребята все равно отстают и в умственном, и в физическом развитии от детей, живущих с матерями…

И вот с такими?

Петельников встал, стряхнув ее с плеча. По дороге сюда он разделил родителей на хороших, плохих и равнодушных; он пришел к мысли, что равнодушные хуже всех… Да нет, есть и четвертые, есть и хуже: родители пьяные.

— А ты знаешь, что Ирка до четырех годиков не умела говорить? — чуть ли не похвасталась она.

— Умела, — бросил уже на ходу Петельников, — да не хотела.

— Как это — не хотела?

— Ну о чем с вами говорить, гражданка?

24

Леденцов два дня не был в Шатре. Он понимал, что упускает время — сбивается со взятого ритма, ослабевают призрачные связи с ребятами, сохнут какие-то уже принятые ими мысли, а главное — тускнеет острота встречи с Валентиной. Он не следовал мудрости, советующей ковать железо горячим. И все из-за Ирки, почти его помощницы, которая вдруг обернулась непредсказуемым препятствием.

Что делать с этим сундучным приданым? Как определить, что куплено на краденые деньги, а что на честные? Выбросить? Одежда не виновата. Пожертвовать детскому саду? Ага, ребятишкам туфли, сорочки и золотые украшения.