— Разве вы не помните, — сказал Боджентль, когда граф закончил свой рассказ, — что еще утром я советовал вам взять с собой фон Вилака и еще несколько человек?

Фон Вилак был первым лейтенантом графа, преданным старым солдатом, принимавшим участие почти во всех сражениях.

Граф Брасс рассмеялся, глядя в озабоченное лицо друга.

— Фон Вилака? Он стар и медлителен и если бы я взял его с собой в такую погоду, то это никак нельзя было бы назвать добрым поступком с моей стороны!

Боджентль улыбнулся.

— Он всего лишь на год или два моложе вас, граф…

— Вполне возможно, но разве он смог бы справиться с барагуном один на один?

— Дело совсем не в этом, — возразил Боджентль, — если бы с вами был он и отряд вооруженных солдат, вам вовсе не пришлось бы сражаться с барагуном.

Граф Брасс взмахнул рукой, желая оставить эту тему разговора.

— Мне следует поддерживать форму, иначе у меня есть шанс стать таким же увальнем, как фон Вилак.

— Но на тебе лежит ответственность за весь здешний народ, отец, — вмешалась Ийссельда. — Если бы ты был убит…

— Я не буду убит! — Граф улыбнулся, как будто смерть была чем-то таким, от чего страдали или могли пострадать лишь другие. В свете камина его голова напоминала боевую маску древнего племени варваров, отлитую из металла, маску, которую действительно нельзя было уничтожить.

Ийссельда пожала плечами. Она унаследовала от отца почти все черты его характера и была твердо убеждена, что спорить с таким упрямцем, как граф, бесполезно. В одной из своих поэм Боджентль так когда-то написал о ней: «Она, как шелк, сильна, мягка», и, глядя сейчас на них обоих, он с тихим удовлетворением отметил, как выражение лица одного находит свое отражение на другом.

Боджентль сменил тему разговора:

— Сегодня я слышал, что Гранбретань заняла провинцию Кельн не далее как шесть месяцев назад, их завоевания распространяются словно чума…

— Оздоровительная чума, — отозвался граф Брасс, откидываясь на спинку кресла. — По крайней мере они всюду водворяют порядок.

— Политический порядок, возможно, — сказал Боджентль с некоторым жаром, — но уж никак не духовный и не моральный. Их жестокость неслыханна и не имеет границ. Они безумны, сошли с ума. У них больные души, которые любят лишь зло и ненавидят все, что благородно.

Граф Брасс пригладил усы.

— Все эти злодеяния существовали и раньше. Да и незачем далеко ходить. Булгарский волшебник, который был здесь Лордом-Хранителем до меня, отличался точно такой же любовью ко злу.

— Булгарский волшебник был так же маркиз Пешт, Рольдар Николаев — единичное явление. Они были исключение и почти в каждом случае люди, которых они вели за собой, восставали против них и уничтожали их. Но Темная Империя — нация таких индивидуумов, и поступки, которые они совершают, считаются естественными. В Кельне они развлекались тем, что распинали маленьких девочек, превратили в евнухов мальчиков, а взрослых заставляли заниматься любовью прямо на улицах. Это нельзя назвать естественной жестокостью. Граф, и это еще самое мягкое из всего, что они обычно вытворяют. Они поставили своей целью уничтожить человечество.

— Все эти истории сильно преувеличены, друг мой. Вы и сами должны это понимать. Да что там говорить, меня самого сколько раз обвиняли в…

— Из всего, что я слышал, — перебил его Боджентль, — эти слухи как раз не преувеличение истины, а, скорее наоборот, ее упрощение. Если они позволяют столь ужасно вести себя на людях, то хотел бы я знать, до чего они доходят в своих личных забавах?

Ийссельда задрожала.