— Кто ты? Или даже вернее, что ты?

Он схватился рукой за голову. Жар от огня и недавние переживания утомили его, и он ощущал легкое головокружение.

— Я — Оладан из Горных Великанов, — начал отвечать человек. — Хорошо известный в этих местах…

— Великанов? Великанов!

Хокмун хрипло рассмеялся, покачнулся и упал, снова потеряв сознание.

Когда он очнулся в следующий раз, в нос ему ударил нежный запах жарящейся дичи. Рот непроизвольно наполнился слюной, и с большим трудом он понял, что этот запах может означать. Он лежал около самого входа, шпаги его нигде не было видно. К нему нерешительно подходил маленький человек, предлагая кусок мяса.

— Поешьте, господин. Вы почувствуете себя гораздо лучше, — сказал Оладан.

Хокмун взял мясо.

— Думаю, теперь это уже не имеет значения, — произнес он, — потому что ты почти наверняка лишил меня всего, чего я желал.

— Вы так любили эту птицу?

— Нет… но я в смертельной опасности, а фламинго был моей единственной надеждой на спасение.

Хокмун начал жевать жесткое мясо птицы.

— Значит, кто-то вас преследует?

— Не кто-то, а что-то, необычная и отвратительная судьба…

И внезапно Хокмун принялся рассказывать этому существу все по порядку, не совсем понимая, почему он вдруг ни с того, ни с сего решил довериться Оладану. Было что-то очень решительное в этом получеловеческом лице, что-то мужественное, когда он чуть склонял голову, внимательно, с расширяющимися глазами вслушиваясь в каждую новую деталь повествования — и естественная осторожность и недоверчивость Хокмуна исчезли.

— И вот я здесь, — закончил он, — и ем ту самую птицу, которая, возможно, могла меня спасти.

— Какая нравоучительная история, — вздохнул Оладан, вытирая жир с подбородка, — и как печально мне слышать, что это мой желудок привел к такому несчастью. Завтра я сделаю все, что смогу, чтобы исправить свою ошибку, и попытаюсь найти для вас средство передвижения, чтобы вы смогли продолжить свой путь.

— Какую-нибудь птицу?

— К сожалению, нет. Я подразумевал всего лишь козла.

Раньше, чем Хокмун смог ответить, Оладан снова заговорил:

— Я обладаю кое-каким влиянием в этих горах, потому что все здесь считают меня явлением любопытным. Видите ли, я родился в результате сомнительной связи искателя приключений — волшебника в своем роде — и Горной Великанши. Увы, сейчас я сирота, потому что в одну из тяжелых зим мамаша съела папашу, а потом мамашу, в свою очередь, сожрал дядя Баркиос — ужас этих мест, самый свирепый и самый большой из всех Горных Великанов. С тех пор я живу один, компанию мне составляют лишь книги моего отца. Я — отверженный, слишком странный, чтобы меня признал народ моего отца или моей матери — живу только благодаря своей находчивости. Если бы я не был таким маленьким, меня, несомненно, давно тоже бы съел дядюшка Баркиос…

Меланхолическое лицо Оладана выглядело настолько комично, что Хокмун вообще больше не мог испытывать по отношению к нему раздражения. От жара костра и от сытного ужина он разомлел.

— Достаточно, друг Оладан. Забудем старое и давай как следует выспимся. Утром придется поискать какое-нибудь животное, на котором я смогу продолжить свой путь на Восток в Персию.

И они заснули и проснулись лишь с наступлением зари, и увидели, что огонь еще слабо горит, а вокруг костра сидит отряд людей, закутанных в меха и вооруженных, доедая остатки их ужина.

— Разбойники, — вскричал Оладан, в тревоге вскакивая с места. — Мне следовало погасить костер!

— Куда ты спрятал мою шпагу? — спросил его Хокмун, но двое, от которых несло прогорклым животным салом, направлялись к ним, вытаскивая короткие шпаги.