– Прекрасный образец, – хрипло сказала она.

– Он ведь французский? – спросила я.

У нее дернулись уголки губ – почти улыбка. Она кивнула.

– Подпись отсутствует, но я считаю, что это работа Рене Дюбуа. Сначала я решила, что мастер – его отец, но теперь мне кажется, что он сделан годом-двумя позже. Видишь, каким лаком покрыт дуб… зеленым с золотым! И обрати внимание на эти бронзовые украшения.

Я с благоговением коснулась стола.

– Похоже на конец восемнадцатого века, – осмелилась заметить я.

– Ничего подобного, – она резко покачала головой. – Пятьюдесятью годами раньше. Середина восемнадцатого века.

После этого наши взаимоотношения изменились. Теперь она стала иногда звать меня и спрашивать: «Смотри! Что ты об этом думаешь? Что ты замечаешь?» Сначала мне хотелось доказать ей, что я кое-что смыслю в ее драгоценной мебели, но потом мне стало интересно, и я начала понимать разницу между мебелью разных стран и распознавать стиль по присущим ему чертам.

Чем больше я интересовалась «Домом Королевы», тем больше я им восхищалась. Я научилась распознавать некоторые образцы мебели и относилась к ним, как к старым друзьям.

Однажды миссис Бакл, аккуратно вытирая ловкими руками пыль, спросила: «Ну что, мисс Анна, собираетесь вырасти в другую мисс Шарлотту Бретт?»

Меня это так потрясло, что мне захотелось убежать.

Однажды утром во время летних каникул, примерно через четыре года после того, как мои родители привезли меня в Англию, ко мне в комнату вошла Эллен и сообщила, что меня зовет тетя Шарлотта. У Эллен был испуганный вид, и я спросила ее, что случилось.

– Я ничего не знаю, мисс, – ответила Эллен, но я видела, что ей что-то известно.

Я отправилась в кабинет тети Шарлотты.

Там она и сидела, обложившись бумагами, превратив эту комнату в кабинет. В тот день письменным столом ей служил крепкий обеденный стол шестнадцатого века, английский, он принадлежал к стилю, который ценился не красотой, а принадлежностью к определенной эпохе. Сильно выпрямившись, она сидела на тяжелом резном дубовом стуле йоркширско-дербиширского стиля, он принадлежал к более поздней эпохе, чем стол, но был таким же крепким и устойчивым. Для пользования она выбирала находившуюся временно в доме крепкую мебель. Остальная мебель в комнате не соответствовала ни столу, ни стулу. На стене висел изысканный гобелен. Я поняла, что он принадлежит к фламандской школе и долго у нас не задержится. Вокруг громоздились предметы дубовой мебели из Германии, изящный французский комод восемнадцатого века и два образца, выполненные в традиции Буля. Я заметила в себе перемену. Несмотря на то, что мне очень хотелось узнать, чем вызвано подобное приглашение, я оценивала про себя содержимое комнаты, датировала его и определяла признаки каждого стиля.

– Сядь, – приказала тетя Шарлотта с еще более мрачным выражением лица, чем обычно. Я села, и она сообщила мне в присущей ей грубоватой манере: – Твоя мать умерла. От холеры.

Как похоже на нее: разбить мое будущее одной краткой фразой. Меня спасала лишь мечта о родителях, она держала меня на плаву, когда я сильно ощущала свое одиночество. И как спокойно она это произнесла. Умерла… от холеры.

Она бросила на меня испуганный взгляд, проявление эмоций выводило ее из себя.

– Иди к себе. Эллен принесет тебе горячего молока.

Горячее молоко! Неужели она считает, что меня утешит молоко?

– Не сомневаюсь, что твой отец напишет тебе, – сказала она.