— И на тебя тоже?

— А как же? — ухмыльнулся Костя. — Но я в этих делах битый. Врезал одному в пятак, а другие сразу скисли. А ты молоток — не дрогнул. Но поостерегись: могут ещё раз навалиться, так если что, меня свистни.

— Спасибо, Костя, но я как-нибудь справлюсь сам, — пробормотал я, сворачивая ватман. — Кому стенгазету отдать, а то изорвут?

— Неси лейтенанту, — сказал Костя. — У него не пропадёт.

Начальник отряда был не один. Перед его столом, опираясь на костыль, стоял Михайлыч, а Зубов поглядывал на него с явным интересом.

— Ну и как ты докатился до такой жизни? — разрешающе махнув мне рукой, сказал он. — Я тебя по «Четвёрке» знал как отъявленного баклана, а сейчас вижу, что ты свою масть даже не поменял, а потерял вовсе.

— Так жистянка закрутилась, — нехотя вымолвил Михайлыч. — А ты, гражданин начальник, по какому случаю сюда залетел? Неужто проштрафился?

— Бог миловал, — осклабился Зубов. — Кому-то и здесь нужно топтаться. Ладно, ступай да приглядывайся к народу. У меня бригадир на неделе освобождается, так что пораскинь мозгами, как жить дальше.

Михайлыч, покачнувшись, повернулся на больной ноге и, мазнув меня тусклым взглядом, вышел из кабинета.

— Что, уже готово? — удивился Зубов.

— Статейки кто-нибудь без меня прилепит, — сказал я. — Тут поэт Федорчук объявился со своими стихами. Говорит, что вы в курсе дела.

— А как же! — воскликнул начальник отряда. — Сам майор Жернаков в восторге от его стихотворения. Велел перепечатать и отправить в политотдел для использования в антиалкогольной пропаганде. В отрядной стенгазете мы поставим их вместо передовицы. Тут у меня, Конев, мыслишка одна промелькнула, а не использовать ли эти стихи в художественной самодеятельности, как ты считаешь?

— Не знаю, товарищ лейтенант, — пожал я плечами. — Я ведь не артист.

— По-твоему, я артист, — заметно помрачнел Зубов. — Я вижу в этих стихах большой заряд антиалкогольной агитации. Вот представь: Федорчук звонким голосом декламирует первые две строчки: «Я водку пил, закусывал селёдкой», ну и так далее, а за ним начинают декламировать хором человек пять, нет, лучше десять: «Потом рыгал почти го лимой водкой и, прорыгавшись, водку в глотку лил!» Это ведь даже не самодеятельность получается, а продолжение медицинской процедуры, которую делают в больнице, всему контингенту профилактория. Ну, и как моя мыслишка?

— Надо поглядеть, что из этого выйдет? — сказал я. — Но торопиться не стоит, как бы наша братва от такого номера не обрыгалась прямо в клубе. А почему бы не заставить эти стишки всех выучить наизусть и пусть их читают вслух по очереди перед строем?

— Мысль интересная, — помолчав, согласился лейтенант. — Но её надо согласовать с руководством УВД, а там нашу инициативу определённо заволокитят. Пока обойдёмся стенгазетой.

Своим дурацким предложением я отвлёк Зубова от мысли поручить мне заняться репетициями, и он задумчиво произнёс:

— Спешка годится при ловле блох. Газету доделай сам, стихи поставь на месте передовицы. Ты как, со своим местом определился?

— Как пришёл, так сразу.

— У нас условия неплохие, — сказал Зубов. — В других ЛТП койки в три яруса, отапливаются печками, а у нас комплекс образцово-показательный, один из лучших в стране.

За дверью послышался истошный вопль Кости-хоккеиста:

— Отряд! Выходи строиться на ужин!

Десятки кирзовых сапог застучали, зашаркали по цементному полу, начальник отряда взял со стола шапку и водрузил на свою коротко остриженную голову.