– Он перестанет считать себя таковым, как только прочтет это заключение, – возразил Конверс. – Насколько я понимаю, он заперся изнутри в летной кабине, а ключ выбросил в иллюминатор.

– Так и напиши, – улыбаясь, посоветовал Маттильон. – Этим ты компенсируешь потерянное мною время. А кроме того, мы используем твое заключение в качестве средства давления – постараемся убедить его отступить с честью. Правда, после этого он ни за что не пригласит тебя на обед во время твоих парижских визитов.

– А где обещанный ленч? У меня лицо сводит от улыбок. Ленч был подан, а вернее, они промаршировали запинающимся церемониальным маршем, соразмеряя шаги с ковыляющим на протезе Любеком, к столу. Стук протеза как бы задавал им ритм. Было подано вино, причем первую бутылку неисправимый позер после тщательного обследования забраковал. Конверс все чаще поглядывал в сторону входа в обеденный зал.

И вот долгожданный момент наступил: пожаловал Бертольдье. Он стоял во входной арке, чуть склонив голову влево, слушая то, что говорил ему человек в светло-коричневом габардиновом плаще. Затем генерал слегка кивнул, и подданный, пятясь, удалился. Великий воин вошел, двигаясь со сдержанной энергией, отлично сознавая, что величие его не требует никаких дополнительных атрибутов.

Все головы повернулись в его сторону, и он оглядел обращенные к нему лица испытующим взглядом взошедшего на престол наследника, принимающего изъявления преданности министров, правивших при покойном монархе. Эффект был поразительный. Здесь не было ни королевства, ни трона, не было захваченных и подлежащих разделу земель, но тем не менее на человека этого здесь смотрели как (Конверс мысленно запнулся, подбирая надлежащее сравнение)… как на императора и империю в одном лице.

Жак Луи Бертольдье не отличался высоким ростом – во всяком случае, в нем было не больше пяти футов и одиннадцати дюймов, – однако манера держать себя, прямая фигура, ширина плеч, длинная и стройная шея как бы прибавляли ему роста. Он был среди своих, и все же, по общему согласию, он считался выше других.

– Скажи что-нибудь подобающее, – прошептал Маттильон, когда Бертольдье, направляясь к своему столу, проходил мимо них. – А лучше – брось на него восхищенный взгляд. Остальное я беру на себя.

Конверс точно выполнил полученное указание, произнеся имя Бертольдье, как бы в забытьи, но достаточно громко, чтобы быть услышанным. А затем для полной ясности, наклонившись к Маттильону, сказал театральным шепотом:

– Вот человек, с которым я всегда мечтал познакомиться. Последовал короткий обмен французскими фразами между Рене и Любеком, последний согласно кивнул, и лицо его тут же приняло выражение человека, готового облагодетельствовать своего нового знакомца.

Бертольдье опустился в кресло, метрдотель и официант заняли места по обеим его сторонам. Все это происходило менее чем в четырех футах от Конверса.

– Mon General , – проговорил Любок, поднимаясь.

– Serge, – отозвался Бертольдье, движением руки удерживая его в кресле, – заботливый командир никогда не забывает о ране своего подчиненного. – Comment ca va?

– Bien, Jacques. Et vous?

Обмен приветствиями завершился, и Любок быстро изменил направление разговора, указав в сторону Конверса и при этом не умолкая ни на секунду. Джоэл инстинктивно вскочил и вытянулся по-военному, пожирая Бертольдье спокойным немигающим взглядом, столь же пронзительным, как у генерала, на которого он смотрел почтительно, но без страха… По-видимому, эта тактика оказалась верной. Наверняка сыграла свою роль и его эпопея в Юго-Восточной Азии. А почему бы и нет? У Бертольдье тоже были воспоминания, связанные с этими местами. Маттильон тоже удостоился чести быть представленным, но сделано было это как-то походя: воин просто кивнул ему, но с Джоэлом обменялся рукопожатиями.