Изменить размер шрифта - +
.. Их кураж — постоянные поездки по разным городам, перелеты. Они не были даже собственно гастролерами в других городах. Они давно потеряли чув­ство своей малой родины. Им все равно, где было убивать, где пропивать награбленное. Они как волки, вкусившие свежей крови, шли на ее солоноватый запах от трупа к тру­пу, убивали, куражились над жертвами, добивали, чтоб на­верняка. Они были подлинными интернационалистами — им все равно, кого было убивать — татар, башкир, калмы­ков, русских, украинцев, белорусов... И все равно, за сколько: за несколько десятков рублей, оказавшихся в кар­мане жертвы, за несколько сотен, полученных от перепро­дажи по дешевке машины убитого... Убийство ради убий­ства? Скорее — убийство ради странного, жалкого и жесто­кого самоутверждения. Убийства из злобы. Злобы на здоровых и больных, богатых и бедных, удачливых и не­удачников. Каждого можно было ненавидеть за что-то, свойственное только ему. Злоба переполняла и братьев Ах­таевых, и Алиева, и Дробова.

Это нетипичное «дело». Но отражение становящейся, к сожалению, типичной обстановки взаимного недоверия, взаимной ненависти, озлобленности одних национальных групп и социальных слоев на другие. Они совершали пре­ступления не ради куска хлеба, не прокорма ради. Так же как и большинство социальных и межнациональных кон­фликтов совершаются не из-за земли и хлеба. Как обрести душу людям, ее потерявшим? Как стать человеком тому, кто потерял человеческое лицо? Я не знаю. Пусть об этом

думают философы. Наше дело — бандитов ловить...»

 

Судебно-медицинская экспертиза потом обнаружит на теле убитого Кенарева 21 колото-резаное проникающее ранение грудной клетки с повреждением легких, повлек­шее за собой смерть потерпевшего.

Следствие потом разыщет все похищенное в ту ночь в квартире Кенарева и составит такой вот скорбный реестр: денег 14 рублей, два кольца стоимостью 3 и 4 р., духи сто­имостью 15 р., тушь для ресниц — 25 р., телогрейка — 10 р., брюки 80 р.

Жена Кенарева в ту ночь вернулась поздно, но, узнав, что муж пригласил к ним домой братьев Ахтаевых, просто побоялась идти. Те и трезвые могли изнасиловать, а уж от пьяных можно было ждать чего угодно. Квартира была полна дыма, занавески и тюль на кухонном столе обгорели. На полу были разбросаны монеты, вещи. В комнате на ди­ване и в детской кроватке тлели матрацы, часть которых она тут же выбросила на улицу...

Муж лежал в ванной, дверь которой была выломана (ванна и туалет у них совмещенные). Он был уже мертв. Без пожарных обошлись, потушив огонь вместе с соседями, а вот «Скорую» вызвали. Милицию вызывать не спешили. Нужно было решать, указывать на Ахтаевых или сделать вид, что не знают убийц Сереги Кенарева. До утра потяну­ли. Утром заглянул Веня. Сказал, что мужа убил его брат Роман, что воспрепятствовать ему он не мог («ты же знаешь Романа? Бешеный!») и что если она хочет сохра­нить жизнь себе и ребенку, то ей и соседям лучше об этом молчать.

Заговорила она только после того, как все братья Ахтаевы были арестованы...

 

Рассказывает следователь областной прокуратуры Михаил Коржев

 

«Убийство Кенарева продолжало нас беспокоить. Нюы хом мы чувствовали, что рано списывать его в «нераскрытые», это во-первых, а во-вторых, уж очень почерк казался знакомым. Не может быть, что никаких следов не оставили Ахтаевы, если это были они, в той кровавой драме в Симбирске...

В конце концов мне пришлось зимой выехать туда, помочь поработать следственной группе, которая продолжала свои попытки раскрыть это старое дело. И одновременно, почти в один день, допрошенные в разных городах, припертые собранными нами фактами, доказательствами, Роман и Вениамин Ахтаевы дали показания, признав себя виновными в убийстве Кенарева. Все, кажется, можно было ставить точку.

Быстрый переход