Изменить размер шрифта - +
При этом у меня нет никаких ил­люзий: через 15 лет, если суд оставит ему жизнь, он может найти меня и «пришить», может изнасиловать и убить жену, может сына моего «опустить» и утопить... Никаких то есть гарантий на будущие человеческие отношения. Мо­жет быть, в зоне охладится, но вряд ли. Там добрый человек не добреет. А злобный свою злобу холит и лелеет 10—15 лет и выходит этой злобой переполненный. Ну, и на кого прежде всего ее выплескивает? На свидетелей, подельни­ков, которые на него «набормотали», и на оперов, которые брали, на следователей прокуратуры, которые его дело рас­кручивали... А вы спрашиваете, почему я, спортсмен, ку­рить не бросаю... Специфика работы.

В плане злобы Роман, конечно же, не человек. Но я, пока идет следствие, должен обращаться с ним как с чело­веком. Иначе сам им перестану быть. И, кстати, заметьте, такая интересная деталь, если перестану относиться к правонарушителю как к человеку, труднее дело раскручи­вается. Вот я за семь лет в областной прокуратуре не одно убийство «вел». И заметил, что самые отъявленные «мок­рушники» откровеннее с тем следователем, который не де­монстрирует свою брезгливость, ненависть. Следователь ведь не судит, он расследует. И в ходе этого процесса дол­жен быть беспристрастен. А они ценят такую беспристрас­тность и скрытую за нею силу. И начинают давать показа­ния даже тогда, когда это им во вред. Из принципа. Не знаю, как насчет воровского «кодекса чести», но у преступ­ников есть свои принципы, даже у самых отъявленных мерзавцев. Тут ведь какая интересная взаимосвязь получа­ется: он, преступник, не благодарность к тебе испытывает, что с ним, «как с человеком». Тут другое. Просто сокрытие факта преступления есть по сути слабость сильного пре­ступника, его слабинка. Он таким образом как бы призна­ет, что боится и следователя, и наказания. А признался — показал свою силу, свою смелость. Мол, ни тебя, ни лагеря, ни жизни в зоне, ни смерти-казни он не боится. Такая игра всегда идет на допросе. Ну, я обобщать не хочу. И следова­тели разные, и преступники, и ситуации. Но у меня так ча­сто бывало. И так было во время следствия по делу о серии убийств, совершенных бандой братьев Ахтаевых».

 

Убийство после свадьбы

 

...Ночи напролет, разложив на кухоньке своей одно­комнатной квартиры материалы дела, он все раскладывал свой пасьянс, все искал версии и варианты. И чем дольше сидел в своем прокуренном «кабинете», тем все больше убеждался: должны быть за бандой и другие кровавые сле­ды. Ритм у них был такой, что с момента начала своих «бое­вых действий» до момента ареста, учитывая, что, по словам Романа, «от крови — звереют», должны были наследить где-то еще...

С симбирскими сыскарями и следователями областной прокуратуры был уже давно налажен отличный контакт.

Созвонился. Вылетел туда. На малую родину Ахтаевых. Все-таки, сколько ни говорят «не воруй, где живешь, не живи, где воруешь», правило это сплошь и рядом наруша­ется. Выяснили, что давно «зависло» здесь дело об убий­стве некоего Кенарева. То есть, как оказалось, многие сле­ды вели к двум братьям: Роману и Вениамину. Но доказать не удавалось, да и самих братьев в городе в наличии не было: один находился в СИЗО, другой — в бегах.

Взяли на заметку факт нераскрытого убийства по месту жительства Ахтаевых, но за неимением тогда времени следственные действия предпринимать не стали. Только запомнили, что убийство по почерку и особой жестокости сильно напоминало манеру банды.

А когда взяли Вениамина, стали работать с ними: с од­ним — Коржев у себя на севере, с другим — его самарский коллега. И вышли на убийство в Ульяновске. Картина выс­троилась такая..

Быстрый переход