При этом у меня нет никаких иллюзий: через 15 лет, если суд оставит ему жизнь, он может найти меня и «пришить», может изнасиловать и убить жену, может сына моего «опустить» и утопить... Никаких то есть гарантий на будущие человеческие отношения. Может быть, в зоне охладится, но вряд ли. Там добрый человек не добреет. А злобный свою злобу холит и лелеет 10—15 лет и выходит этой злобой переполненный. Ну, и на кого прежде всего ее выплескивает? На свидетелей, подельников, которые на него «набормотали», и на оперов, которые брали, на следователей прокуратуры, которые его дело раскручивали... А вы спрашиваете, почему я, спортсмен, курить не бросаю... Специфика работы.
В плане злобы Роман, конечно же, не человек. Но я, пока идет следствие, должен обращаться с ним как с человеком. Иначе сам им перестану быть. И, кстати, заметьте, такая интересная деталь, если перестану относиться к правонарушителю как к человеку, труднее дело раскручивается. Вот я за семь лет в областной прокуратуре не одно убийство «вел». И заметил, что самые отъявленные «мокрушники» откровеннее с тем следователем, который не демонстрирует свою брезгливость, ненависть. Следователь ведь не судит, он расследует. И в ходе этого процесса должен быть беспристрастен. А они ценят такую беспристрастность и скрытую за нею силу. И начинают давать показания даже тогда, когда это им во вред. Из принципа. Не знаю, как насчет воровского «кодекса чести», но у преступников есть свои принципы, даже у самых отъявленных мерзавцев. Тут ведь какая интересная взаимосвязь получается: он, преступник, не благодарность к тебе испытывает, что с ним, «как с человеком». Тут другое. Просто сокрытие факта преступления есть по сути слабость сильного преступника, его слабинка. Он таким образом как бы признает, что боится и следователя, и наказания. А признался — показал свою силу, свою смелость. Мол, ни тебя, ни лагеря, ни жизни в зоне, ни смерти-казни он не боится. Такая игра всегда идет на допросе. Ну, я обобщать не хочу. И следователи разные, и преступники, и ситуации. Но у меня так часто бывало. И так было во время следствия по делу о серии убийств, совершенных бандой братьев Ахтаевых».
Убийство после свадьбы
...Ночи напролет, разложив на кухоньке своей однокомнатной квартиры материалы дела, он все раскладывал свой пасьянс, все искал версии и варианты. И чем дольше сидел в своем прокуренном «кабинете», тем все больше убеждался: должны быть за бандой и другие кровавые следы. Ритм у них был такой, что с момента начала своих «боевых действий» до момента ареста, учитывая, что, по словам Романа, «от крови — звереют», должны были наследить где-то еще...
С симбирскими сыскарями и следователями областной прокуратуры был уже давно налажен отличный контакт.
Созвонился. Вылетел туда. На малую родину Ахтаевых. Все-таки, сколько ни говорят «не воруй, где живешь, не живи, где воруешь», правило это сплошь и рядом нарушается. Выяснили, что давно «зависло» здесь дело об убийстве некоего Кенарева. То есть, как оказалось, многие следы вели к двум братьям: Роману и Вениамину. Но доказать не удавалось, да и самих братьев в городе в наличии не было: один находился в СИЗО, другой — в бегах.
Взяли на заметку факт нераскрытого убийства по месту жительства Ахтаевых, но за неимением тогда времени следственные действия предпринимать не стали. Только запомнили, что убийство по почерку и особой жестокости сильно напоминало манеру банды.
А когда взяли Вениамина, стали работать с ними: с одним — Коржев у себя на севере, с другим — его самарский коллега. И вышли на убийство в Ульяновске. Картина выстроилась такая.. |