Молчит.

—   И еще: допрос, это когда один задает вопросы, а второй отвечает на них. Так что молчанкой отделаться не удастся. Итак, давно вы знакомы с покойным Мухачевым?

— С покойным Мухачевым знаком с 1985 года. В смыс­ле, тогда он еще покойным не был...

В глазах искринки усмешки, уже собрался, готов по- прежнему тянуть вся вину на себя. Шутит. Ладно, нам спе­шить некуда со словами, тут уже вещдоки говорят.

—  Я вам на прошлом допросе говорил, что вы наряду с Романом, Вениамином и Александром Ахтаевыми, а так­же Сергеем Дробовым подозреваетесь в умышленном убийстве г-на Мухачева. Вы утверждали, что сделали это один.

—Ну да, а что? Саньки Ахтаева вообще в городе не было в тот день.

— А Роман и Дробов были?

— Ну, это вы всегда проверить можете.

— Проверили. Были.

— Значит, были.

— В убийстве они принимали участие?

— Нет. Зачем... Это мои счеты с Мухой...

—Ладно, оставим Дробова и Романа Ахтаева пока в сто­роне. Расскажите о своих «счетах» с Мухачевым. Почему у него была кличка, он что, блатной?

— У нас у всех кликухи, больше от имени образованные. У него от имени, в смысле — от фамилии — Мухачев, зна­чит — Муха.

— Он был связан с уголовными элементами?

— А как же, у нас сплошной уголовный элемент, с кем же дружить?

— Отложим вопрос как философский. У Мухачева были другие клички?

— А как же? Конечно.

— Какая же?

— Клоп.

— Почему?

—А он как клоп — присосется, и болтает, болтает. Несе­рьезный был человечишка. Шестерка.

— А вы, значит, «пахан»?

— Не, я — «валет», я свое положение знаю и самоуваже­ние имею. Кабы не арестовали, со временем бы «паха­ном» стал.

Михаил с интересом взглянул на востроносенькое, ху­дое личико Алиева. Подумал: «Как причудливо складыва­ется представление о себе, как часто оно идет вразрез с тем, какое мнение складывается о человеке у окружающих. По манере говорить, вести себя, Алиев — типичная шестерка. А поди ж ты, амбиции... С другой стороны, что мы знаем о шестерках уголовного мира? Может, все мечтают стать «паханами»? А что, из таких вот честолюбивых и невзрач­ных парнишек, наверное, вырастают самые злобные и бес­пощадные «воры в законе». Этот будет свой воровской ко­декс держать жестко. Раз ему его «пахан» приказал все на себя брать, значит надо брать. Научишься подчиняться се­годня, завтра будут подчиняться тебе».

— Есть у вас еще такая возможность, если суд... жизнь вам сохранит. А нет, так «валетом» и помрете. Как Муха помер шестеркой, не дослужившись даже до «бекаса»... Впрочем, мы о другом.

Он еще раз оглядел тщедушную фигурку нервно пере­кладывающего ногу на ногу Алиева, повторил:

— Так вы говорите, неприязненные были у вас с Мухачевым отношения?

—  Конечно, гражданин следователь, вы сами посуди­те — за что его, суку, любить. Несерьезный человек, шес­терка.

—  Шестерка, говорите? А между прочим, в воровской иерархии вроде бы положение должен занимать выше ва­шего.

— Это почему?

—Ну, как же. Срок первый получил ранее вас, воровать, похоже, тоже стал раньше...

—  Это ничего не значит. Вы, гражданин следователь, одно поймите. Не важно, кто когда начал, важно, как ты себя ведешь наделе. Вот, скажем, кража... Если из кварти­ры, то тут своя иерархия. И тот, кто лезет в форточку и открывает дверь кентам, тот последнее место занимает, за ним только тот, кто на стреме стоит.