|
Николай Владимирович, несмотря на свое сомнительное происхождение, с советской властью поначалу ни <style name="11">в какие противоречия не входил, учился себе в соединенных классах для подготовки специалистов командного состава флота. 19 июня 1921 г. слушателя «подводного отдела» классов неожиданно арестовывают и предъявляют обвинение в участии в «Петроградской боевой организации». На допросе он и не отрицал, что был знаком с рядом лиц, которые проходили по «Делу Таганцева», однако объяснил свое знакомство чисто личными, бытовыми условиями, участие же в деятельности какой-либо организации отрицал категорически. Когда за дело взялся настойчивый и целеустремленный Агранов, несостоявшийся командир подводной лодки прямо сказал: «Я политики не касался и скорее считал себя монархистом. Перенеся все гонения к офицерам и видя развал России, я решил уехать к себе на родину в Польшу. 1 августа 1918 г. я перешел в польское подданство, 1 сентября подал рапорт об отставке и 17 сентября был уволен в отставку как иностранный подданный...
<style name="11">В Петрограде я видел развал, разруху, общее озлобление. Я не верил в осуществление коммунистической программы, видел, что, опираясь на большую часть чисто идейных и в большей части несознательных людей, производится жестокий опыт над Россией, давится народная масса, подавляются все человеческие свободы, видел разваливающуюся Россию и обнищавший народ... Виновным я себя не признаю...» <style name="11">Для следователя всего вышесказанного уже было достаточно, чтобы признать Н. В. Кунцевича виновным. Вот только в чем? В том, что не признавал коммунистическую идею? Что жалел Россию, которую считал своей «большой Родиной», — ибо малая была там, в Варшаве... <style name="11">Нет, к расстрелу его приговорили за то, что был он якобы «активный участник Петроградской боевой организации, с 1919 г. работавший в качестве осведомителя американской контрразведки, дававший сведения военного характера; вступивший в 1920 г. в организацию Таганцева, где занимался выработкой плана захвата миноносцев в заливе; распространявший прокламации». Не смутило следователя и смешение разных, в общем-то, функций и жанров (сбор разведсведений, захват миноносцев, расклейка прокламаций — этим в мировой истории разведки и контрразведки одни и те же лица никогда не занимались!), и, в особенности, то, что был Кунцевич подданным иностранного государства... <style name="11">Ну, о способности петроградских следователей 1921 г. смущаться вообще говорить не приходится. Вот, скажем, арестовали 2 мая 1921 г. оперуполномоченные особого отдела 55 стрелковой дивизии профессора Военно-медицинской академии, доктора медицины С. И. Федорова. Подозревали профессора в том, что он укрывал у себя в профессорской квартире шпиона Финского Генштаба Толя! И имел через этого шпиона связь с находящимся в Финляндии братом...
<style name="11">С. И. Федоров от связей с рыцарями плаща и кинжала категорически отказался и, более того, сумел каким-то образом через М. Горького выйти на В. И. Ленина — с жалобой на действия Петрочека. При этом раздраженно подчеркнул, что его-то вина никоим образом не доказана, что уж говорить о вине арестованных вместе с ним перенесшей только что тяжелую операцию жены и ребенка-сына! Зная недоверчивый характер Ильича, Максим Горький приложил к письму Федорова записку от себя, где характеризовал доктора как выдающегося хирурга, неожиданно арестованного лишь за то, что его брат, «между прочим, пытался уйти в Эстонию». <style name="11">Темная история вышла с белыми халатами. Так где же брат, — забеспокоится заботливый читатель? В Финляндии или, наоборот, в Эстонии? Или даже в России, потому что в русском языке слова «пытался уйти» и «ушел» — не синонимы. |
