– Метуха! Метуха  – кричали казаки.

Мирон увидел гигантскую бурую завесу – от земли до самого неба гнулись и метались деревья, что-то стонало и выло в воздухе. Кошма, сорванная ветром с юрты, летала, как большая белая птица. Еще мгновение – и все кругом погрузилось во мрак, завертелось, закружилось, свилось в тугой клубок вихря. Рот, глаза, волосы – все засыпало мелкой пылью. Мирон схватился за руку Овражного, чтобы не упасть, и тот быстро пригнул его к земле. Почти тотчас пыльный столб рассыпался над ними, пронесся дальше, уменьшился в объеме, как тающее облако. Небо прояснилось, но на месте стойбища Эпчеева рода все было опустошено и разрушено: валялись сорванные и опрокинутые юрты, клочья разметанного сена, какой-то скарб: вьюки, сундуки, ковры, кошмы, посуда…

По поляне бродили родичи Эпчея – мужчины и женщины, дети и старики, собирали свои пожитки, испуганно переговаривались, поглядывая на небо. Они уже не обращали внимания на казаков, которые тут же поднимали разбросанное оружие, успокаивали лошадей.

Мирон отошел в сторону и присел на поваленное ураганом дерево, чтобы прийти в себя. Было в ней что-то демоническое, в этой мгновенной напасти, необъяснимое, и потому чудовищное. Может, и не буря то вовсе была, а пронеслись над степью и горами на быстрых маралах с сорока рогами могучие чайяны в развевавшихся барсовых шкурах – боги-хранители Саянских гор и бескрайних степей?

Шум и крики за спиной отвлекли Мирона от размышлений. Он оглянулся. Эпчей в доспехах, но без шлема, лицо – в черных боевых разводах, подъехал в сопровождении нескольких воинов к Мирону и спешился.

– Ну, что, бег, проснулись твои духи? – быстро спросил князь, потому что на лице Эпчея ясно читалась тревога.

– Духи проснулись и крепко рассердились! Шибко ругали Хырчу, обещали ноги сломать, если снова их не поймет. Видишь, что натворили? Айна – чертей наслали. «Хююн ол айна. Вихрь – это черт», – говорят у нас. Нужно быстрее отряхнуться, и несчастья обойдут человека стороной. – Эпчей вздохнул. – Однако шибко бестолковый шаман у меня. Совсем старый стал…

– Говори яснее, – Мирон посмотрел на него с подозрением. – С чего вдруг шаман бестолковый? Отчего духи злились?

Эпчей присел рядом с ним.

– Двести эров с луками я дам! И сто матыров! В панцирях, с мечами и копьями. Больше не смогу быстро собрать. Остальные люди за полусотню верст отсюда кочуют. Сам с матырами пойду. – И, заметив, что Мирон по-прежнему смотрит на него с недоумением, пояснил: – В прошлый раз, когда шаман камлал, спросил он у своих тёсей, с кем Эпчею быть, помогать ли орысам? Тёси не ответили, но прилетел филин, заухал, крыльями принялся махать. Хырча его прогонял, боялся, что он тёсей спугнет, а филин никак не хотел улетать. А ведь это знак от духов был: помогать орысам – людям с птичьим клювом вместо носа и круглыми, как у совы, глазами. Понимаешь?

– Понимаю! – с облегчением улыбнулся Мирон и посмотрел в белесое от жары небо. Пыльного облака уже и след простыл.

– Шаман сегодня долго бил в бубен у огня, лук тетивой вверх на колени ставил, в Небесный мир уходил, – продолжал бег. – Когда вернулся, сказал, что боги Эпчеем довольны, велели помогать орысам. А джунгары пришли и обратно уйдут, но много их под острогом ляжет.

Войско Эпчея было готово к выступлению.