– Давай! – поддакнул Тесадзе.

И вскинул пистолет на уровне головы взрослого человека.

Он Проскурова убьет. Проскуров – не жилец. Потому что как раз за его жизнью и пришел сюда Резо.

Щелкнул замок двери.

Сейчас она откроется – и умрет Проскуров.

Китайгородцев выстрелил в голову Резо – чтобы наверняка. Грузин повалился на пол. Перепугавшийся Шаров развернулся и выстрелил наугад в темноту, но Китайгородцев был к этому готов и успел пригнуться.

– Я тебя не трону! – быстро сказал он. – Уходи!

Он знал, что у него есть какие-то секунды, когда он может выстрела не ждать. Шаров после выстрела должен передернуть затвор, а с ребенком на руках сделать это трудно, но и ребенка нельзя бросить, ведь это единственная защита и хоть какое-то прикрытие для Шарова – потому он непременно замешкается.

– Смотри, я выхожу, – сказал Китайгородцев и ступил в полосу лившегося из дверного проема света.

Пистолет он демонстративно держал вниз стволом.

– Ты узнал меня? – спросил Китайгородцев. – Я в охране. Мне нужно, чтобы все были живы. Больше – ничего. Я застрелил Резо, потому что он хотел убить Проскурова. Но тебе-то этого не надо – чтобы Проскуров умер. Тебе Проскуров нужен живой. Чтобы он выкуп тебе потом за сына заплатил. Если он умрет – с выкупом проблемы. Ты денег можешь тогда совсем не получить. Правильно? Поэтому мы с тобой не такие уж враги. Тебе Проскуров нужен живым и мне тоже, хотя и по разным причинам.

Шаров смотрел недоверчиво. Не верил он, конечно, что проскуровский охранник волею случая оказался с ним едва ли не заодно, но в то же время Китайгородцев действительно не выказывал агрессии и даже пистолетом не пугал.

– Ты брось пушку! – потребовал Шаров.

– Нет, не брошу, – качнул головой Китайгородцев. – Потому что так мы с тобой на равных. Оба друг друга боимся. А если я свой пистолет брошу, ты, может быть, чудить начнешь… А теперь уходи.

– Ребенка пусть оставит! – заорал из-за двери Проскуров.

Китайгородцев кивком головы дал понять Шарову, что слушать этот бред не надо, а надо уходить.

– Я тебя не трону, – пообещал он. – Повторяю: мне нужно, чтобы все были живы. Я знаю, что пацану ты ничего плохого все равно не сделаешь. Потому что за мертвого тебе не заплатят ничего. Ты будешь его беречь. И договариваться о выкупе.

– Чего он хочет? – кричал из-за двери Проскуров. – Он денег хочет? Сколько ты хочешь? Назови!

Шаров дрогнул. Ему показалось, что удача где-то близко. Сама к нему в руки плывет.

– Десять миллионов! – сказал он громко. – Баксов! По сто баксов пачки!

– Хорошо! – тут же отозвался Проскуров. – Ты их получишь!

Он излишне поспешно согласился. Так с миллионами не расстаются. Так обещают, когда уверены, что ничего не придется отдавать. Даже Шаров это понял. Лицо у него сделалось совсем злое.

– Уходи! – увещевал его Китайгородцев. – Тебя тут просто разведут! Втянут в переговоры, а сами будут ждать спецназ!

Шаров колебался.

– Здесь Рублевка! – втолковывал ему Китайгородцев. – Считай, что режимная зона! Ты отсюда не ускользнешь потом со своими миллионами. Если тебе их, конечно, дадут.

Ударил, можно сказать, по больному. Шарова аж перекосило от бессильной ярости.

– Переговоры не под прицелом снайпера надо вести, – гипнотизировал Китайгородцев. – А сидя в безопасном месте.