О чем беседовал Иоанн с греческим книжником, так никто и не узнал. Тем не менее царь повелел не отказывать Максиму Греку ни в какой надобности для чтения или письма, а сам зачастил в монастырь. С тех самых пор нрав Иоанна сильно изменился, а прозвище его - Грозный - наполнилось новым жутковатым смыслом.

    Иоанн вошел в келью, окинул взглядом далекое от роскоши убранство: голые стены да лавка для сна с тонким тюфяком. Ну да, обычная монашеская келья, если не считать пюпитра с закрепленной на нем книгой и листом пергамента, на четверть исписанного мелким строгим почерком. Никаких завитушек и рисованных буквиц грек не признавал. Царь перевел взгляд на монаха. Тот сильно постарел с момента их последней встречи и выглядел нездоровым, однако в глубине его черных глаз по-прежнему поблескивала сумасшедшая искра. Теперь Иоанн знал, что зажгло ее! Знал, почему ученый грек согласился ехать в далекую холодную страну, почему не пытался убежать, когда попал в опалу, и покорно сносил монастырское заключение.

    Иоанн склонился над пергаментом и, с трудом разбирая бисерный почерк монаха, прочел несколько строк. Помрачнев, впился требовательным взглядом в Максима, но изможденное лицо монаха осталось безмятежным.

    -  Знаешь ли ты, что за одни вот эти слова… - Царь зло чиркнул длинными ухоженными ногтями по пергаменту, словно пытаясь выцарапать из него ересь, - …за одни вот эти слова тебя надобно немедля посадить на кол?

    -  Знаю… государь, - спокойно ответил инок.

    -  Проклятый колдун! - Иоанн сплюнул на пол, и тут же, вспомнив, где находится, испуганно перекрестился.

    Жег изнутри грех, жег, что и говорить. Колдуна надо было давно извести. И ведь хотел! Хотел расправиться, когда еще самый первый донос читал от настоятеля монастыря! Но дал слабину - решил вначале посмотреть, что пишет ученый грек столько лет. Любопытство разобрало: а не удалось ли ему перевести чего важного из немалых библиотечных богатств?.. Прочитал. Изумился. Поначалу хотел немедля стрельцов звать, чтоб вязали монаха да тащили в пыточную, но… допустил на мгновение предположение, будто описанное в трактате, переводимом Максимом Греком, возможно осуществить. И не нашел в себе сил противиться соблазну. Понял одно: за обещанное готов заплатить любую цену.

    Любую.

    ГЛАВА ПЯТАЯ

    Утро - самое ненавистное для меня время суток. Как бы рано я ни лег вечером, пробуждение всегда мучительно. Разум проявляет чудеса изобретательности, подбрасывая самые убедительные причины, чтобы не вставать хотя бы еще час! Еще полчаса! Ну хоть десять минут!

    Помогает только привычка, выработанная еще во времена армейской службы. Ну и осознание того, что есть вещи, которые необходимо делать, как бы неприятно это ни было. Потому что от них может зависеть сохранность собственной шкуры.

    Поэтому я нацепил спортивный костюм и, стараясь не шуметь, покинул свою комнату. Оказалось, старался я зря - Женька не спала.

    -  Привет! А ты чего в такую рань поднялась?

    -  Мм… - Девчонка потерла глаза кулаками и устало потянулась. - Я еще не ложилась, если че. Вот счас еще одну прогу мне перешлют, я ее установлю - и спа-а-ать…

    -  Ты всю ночь сидела? - Я уважительно присвистнул. - Вот это я понимаю - преданность делу.

    -  Да не, я привыкла по ночам работать, а днем спать.