Зато ненависть может быть коллективной, в тоталитарных режимах иначе и не бывает: когда я был маленьким, в фашистской школе меня учили ненавидеть «всех» сынов Альбиона, а Марио Аппелиус каждый вечер призывал по радио: «Боже, безжалостно прокляни англичан!» К этому стремятся диктатуры и популистские режимы, а нередко и фундаменталистские течения религий, ведь ненависть к врагу объединяет народы, заставляя их пылать единым огнем. Любовь согревает мне сердце в отношении немногих людей, ненависть согревает сердца (мое и тех, кто со мной на одной стороне) в отношении миллионов людей, нации, этноса, людей другого цвета кожи или говорящих на другом языке. Итальянский расист ненавидит всех албанцев, румын или цыган. Босси ненавидит всех южан (а если ему платят зарплату в том числе из налогов, которые платят южане, мы имеем дело с высшим проявлением недоброжелательности, поскольку к ненависти примешивается радость от осознания того, что ты причиняешь людям ущерб, да еще и издеваешься над ними), Берлускони ненавидит всех судей и призывает нас поступать так же, равно как призывает ненавидеть всех коммунистов, даже когда коммунисты видятся ему там, где их давно нет.

Следовательно, ненависть – не индивидуалистическое, а великодушное, филантропическое чувство, направленное не на кого-то одного, а на бесчисленное множество. Только в романах нам рассказывают, насколько прекрасно умереть из-за любви. В газетах (по крайней мере, в годы моей юности) писали о том, насколько прекрасно умереть героем, бросающим бомбу в ненавистного врага.

Еще и поэтому история нашего биологического вида всегда была в большей степени окрашена ненавистью, войнами, убийствами, а не проявлениями любви (это требует от нас куда большего и создает немалые трудности, если любви нужно вырваться за рамки эгоизма). Тяга к радостям ненависти настолько естественна, что правителям народов легко ее насаждать, в то время как к любви нас призывают только малоприятные люди, у которых есть отвратительная привычка целовать прокаженных.

Куда пропала смерть?

На мой взгляд, проблема в другом (хотя, возможно, все дело в том, что сегодня стали меньше читать): мы, современные люди, разучились договариваться со смертью. Религии, мифы, древние ритуалы, не отменяя страха смерти, превращали ее в нечто знакомое. Они учили нас принимать смерть благодаря пышным похоронным церемониям, воплям плакальщиц, величественным реквиемам. К смерти нас готовили проповеди, в которых говорилось об аде, в детстве мне велели прочитать посвященные смерти страницы из «Предусмотрительного юноши» дона Боско, который не только был веселым священником и играл с ребятишками, но и обладал пылким воображением и склонностью к визионерству. Дон Боско напоминает: нам не дано знать, где застигнет нас смерть – в постели, на работе, на улице, послужит ли ее причиной разрыв сосуда, катар, внезапное кровоизлияние, лихорадка, рана, землетрясение, удар молнии, «возможно, это произойдет, как только ты дочитаешь эти размышления». Мы почувствуем туман в голове, резь в глазах, сухость языка, ком в горле, тяжесть в груди, холод в жилах, телесную слабость, удар в сердце. Значит, нужно готовить себя к приходу Милосердной Смерти: «Когда неподвижные ступни предупредят меня о том, что мой путь в этом мире близится к завершению… Когда дрожащие онемелые пальцы больше не смогут сжать Тебя, о благое Распятие, и вопреки моей воле уронят Тебя на скорбное ложе… Когда мои утратившие ясность и потрясенные ужасом неминуемой смерти глаза… Когда мои холодные дрожащие уста… Когда мои бледные, посиневшие щеки будут вызывать у собравшихся сочувствие и ужас, а покрытые смертным потом волосы, поднявшись на голове, объявят о скорой моей кончине… Когда мой ум, терзаемый жуткими пугающими призраками, охватит предсмертная печаль… милосердный Иисусе, сжалься надо мной».