|
В то же время вечнозеленое дерево является языческим наследием и напоминает о Йоле, дохристианском праздновании зимнего солнцестояния, и церковь нарочно выбрала для Рождества ту же дату, чтобы поглотить и подчинить себе существовавшие ранее традиции и празднества. Напоследок еще одно противоречие: потребительское неоязычество окончательно лишило ель ее сакрального смысла, и она превратилась в сезонное интерьерное украшение, вроде праздничной иллюминации на городских улицах. Сейчас дети и их родители радостно цепляют на елку разноцветные шары, но им далеко до того счастья, которое я испытывал в начале декабря, помогая отцу устанавливать вертеп. До сих пор помню, какой восторг вызывали фонтанчики и миниатюрные водопады, из которых лилась вода, благодаря спрятанному механизму с клизмой.
Вертеп уходит в прошлое, потому что его оформление требует усилий и фантазии (все рождественские елки похожи друг на друга, тогда как вертепы индивидуальны), да и если каждый вечер посвящать обустройству вертепа, рискуешь пропустить все телепередачи, необходимые для сплочения семьи, – это те, где показывают полуголых девиц и клинических идиотов и всегда требуют, чтобы к детям у экранов присоединились их родители. Если учесть, что мой отец, столь преданный рождественскому вертепу, был социалистом, последователем Сарагата, отчасти деистом и в чем-то антиклерикалом, смею предположить, что пренебрежение вертепом – грех и для неверующих тоже, а может, для них в первую очередь. Придумать вертеп мог только такой персонаж, как святой Франциск, чья религиозность проявлялась прежде всего в беседах с волками и птицами: вертеп – самое человечное и наименее трансцендентное изобретение, которое напоминало бы нам о рождении Иисуса. Ничто в этой сакральной диораме, не считая падающей звезды и двух парящих над хлевом ангелочков, не напоминает о теологии, и чем вертеп населеннее, тем понятнее для малышей повседневная жизнь прошлого, а для кого-то, быть может, та первозданная природа даже обретает особую притягательность. Если светско-потребительская елочная традиция связана с предрассудками, которые немного отдают нацизмом и уходят корнями в далекое прошлое, то религиозная традиция установки вертепа воспевает мирскую жизнь и естественность: хижины на холмах, овечки, курицы, кузнецы, плотники, женщины с кувшинами, бык, ослик и верблюд (который, кстати, легко пройдет сквозь игольное ушко) … Зато тому, кто оставляет под елкой слишком дорогие подарки, Царствие Небесное точно не светит.
Рот на замок
Хорошую статью о происшествии с французским преподавателем написал Бернар-Анри Леви (см. Corriere della Sera от 4 октября): с его позицией можно не соглашаться, однако не вызывает сомнений, что необходимо отстаивать право на свободное выражение своих взглядов на религиозные темы и нельзя поддаваться на шантаж. В том же номере Серджо Романо опубликовал статью об «Идоменее», и я приведу ее в своем вольном пересказе, к которому автор не имеет никакого отношения: если возомнивший себя новатором режиссер ставит оперу Моцарта и выносит на сцену отрубленные головы основоположников нескольких религий (Моцарт до такого точно бы не додумался), ему стоит всыпать по первое число – по эстетическим и филологическим соображениям; хорошей взбучки также заслуживают режиссеры, которые одевают героев «Царя Эдипа» в полосатые двубортные пиджаки. В тот же день на страницах La Repubblica знаменитый музыкант Даниэль Баренбойм задал мудрый вопрос: соответствовала ли эта выходка моцартовскому духу? Впрочем, он также сослался и на права художника. Думаю, что мой друг Даниэль разделил бы всеобщую печаль, вызванную несколько лет назад яростной критикой (или запретом) постановок «Венецианского купца» Шекспира за ярый антисемитизм пьесы, свойственный той эпохе (а также предыдущей, начиная с Чосера), хотя на самом деле Шейлок изображен человечным и даже в чем-то трогательным. |
