Троцкий улыбнулся самодовольно.

Пусть борзописцы всех мастей соревнуются, сравнивая его то с бесом, то с самим Мефистофелем.

Ему это только на руку, ибо известность, как это ведомо любому политику, начинается после карикатуры в английском «Панче».

Наркомвоен приблизился к зеркалу.

В одном исподнем, он не впечатлял атлетическим сложением.

Малорослый, сухощавый, чернявый, но широкогрудый, с огромным лбом, на который падали густые вьющиеся волосы, чья шапка не имела формы.

Желтоватая кожа лица. Клювообразный нос над жидкими усиками с опущенными книзу концами. Выступающие вперёд губы, реденькая бородёнка — и глаза, горящие, острые, пронизывающие насквозь, чей сильный взгляд переполнен неугасимой злобой и неутолимой жаждой крови.

— Да-а… — прошептал Троцкий самодовольно. — Я такой…

Скоро он продрог, чего и добивался. Налив себе воды из графина, выцедил, морщась, целый стакан, дабы умягчить язву.

Хотя вовсе не боль лишила его сна… А что же?

Какая-то неясная мысль мелькнула и пропала. Расплывчатое воспоминание…

Да о чём же?!

Чувствуя, что подступает раздражение, Лев Давидович приказал себе успокоиться.

Как там писали в русских народных?.. Утро вечера мудренее?

Спать, спать…

Утром он встал на удивление бодрым.

И язва не терзала желудок, ныла только, но к этому Троцкий давно привык.

Жены уже не было — Наталья Ивановна вставала пораньше, чтобы «вести хозяйство», как она любила выражаться.

Лев Давидович оделся, не торопясь, и вышел в коридор.

Недавно ответственные работники получили квартиры в Кавалеровском корпусе, куда и переехали из Большого Кремлёвского дворца, отапливать который было сложно — дров не напасёшься.

Наркомвоена поселили на нижнем этаже.

Рядом прописались Цюрупа и Калинин, а наискосок от двери Троцких разместился Сталин со своей «Надэждой».

Кухонь в квартирах не было, все жильцы пользовались большой общей «кухней Троцкого».

Лев Давидович и сам недоумевал, откуда такое прозвание.

Возможно, оттого оно возникло, что кастрюлями распоряжалась Василиса Фёдоровна, кухарка Троцкого, которую чаще всего звали Васёной.

В светлом коридоре было довольно шумно — начинался новый рабочий день.

На лестничной площадке маячил чекист Борис, длинный парень из личной охраны Троцкого, женатый на Васёне.

Около чекиста крутился Яшка Джугашвили.

Наверное, опять выпрашивал маузер потрогать.

— Доброе утро, дядя Лёва! — прозвенел мальчишеский голос.

— Доброе, доброе… — пробурчал наркомвоен.

Кивнув, как мог любезнее, улыбавшейся Надежде Алиллуевой, Троцкий прошагал на кухню, где столкнулся с Натальей.

— Встал уже? — спросила она и обернулась к кухарке: — Васёна, Лев Давидович встал, подавай завтрак.

— Ясненько, ясненько, Наталья Ивановна, — откликнулась Васёна, — подаю уже…

На завтрак была гречневая каша.

Кухарка накладывала её в тарелки с орлами из царских сервизов.

Троцкий усмехнулся, припомнив ленинскую присказку: «Опомнитесь, батенька, мы уже не в Смольном…»

Это верно…

Лев Давидович нахмурился — юркой змейкой скользнула полуночная мыслишка…

Уловить её не удалось, супруга помешала.

— Лев, — сказала она, — я сейчас в Чудов заскочу, за пайком, а ты скажи Боре, пусть из поезда колбаски принесёт и чаю. Хорошо?

— Да, да, — досадливо поморщился Троцкий.

И замер. Чудов монастырь… Капитан Авинов… Он вспомнил!

Так вот что его мучило…

Резко отодвинув тарелку, наркомвоен пробормотал что-то о срочной работе, подхватил кожаную шинель и выскочил в коридор.