Тогда что? Она забрала фотографии с собой? Но у нас ее снимков тоже было немного. Их могла, конечно, выбросить бабушка. Такое часто бывает, поссорится человек с родственниками и рвет от злости их фотографии. Потом, конечно, жалеет об этом, но уже поздно.

А еще их могла неделю назад порвать и выбросить мама. Для чего? А чтобы я их случайно не увидел. Вряд ли у нее были какие-то тайны от отца. Тайна-то у них была, но явно общая. То есть на этих фотографиях – если они действительно были и их выбросила мама – был человек или люди, которых я ни в коем случае не должен был видеть. Мне показалось, что мозги вот-вот закипят.

Я взялся за письма. Это было еще хуже, чем открытки. Те я мог просто просмотреть, письма приходилось читать. Разные, часто совершенные неразборчивее почерки, потертая бумага, выцветшие чернила. И ничегошеньки, за что можно зацепиться. Да и что я рассчитывал тут найти – после того как этими ящиками занималась мама. Почти все письма были без конвертов, так что я даже не мог узнать адреса отправителей.

И только в одном письме меня заинтересовала приписка мелким почерком, сделанная после подписи. Некий Юра писал моему деду: «Совсем забыл, на днях случайно встретил на улице Настеньку. Что-то она неважно выглядит, чем-то расстроена. Даже не узнала меня, прошла мимо, не поздоровалась».

Что-то было с этим именем связано такое, странное. И не очень приятное. Что-то из детства. Я пытался вспомнить, но никак не мог. На всякий случай отложил это письмо в сторону, к открыткам, и взялся за документы. Старые удостоверения, пропуска, свидетельства об окончании курсов – ничего интересного.

В последней кучке лежали всякие записки, рецепты, чеки, детские рисунки. Я машинально перебирал их. К одной бумажке приклеилась другая, я неловко оторвал нижнюю, содрав с нее слой с написанным текстом. Осталась только последняя строчка и первая буква подписи: «…жди, приду поздно. Н…»

Н… Настя? Но кто такая эта Настя?

Люди часто хранят всевозможный бумажный хлам, не поднимается у них рука его выбрасывать. Но большинство все-таки расправляется с ним при переезде. А бабушка сохранила. И не просто оставила лежать в какой-нибудь коробке на антресолях, а разложила в ящики стола.

Из секретера я достал большую конфетную коробку, в которой хранились документы посерьезнее – свидетельства о рождении, браке и смерти, документы на квартиру, дипломы. Все это тоже лежало кое-как, навалом. Надо ли говорить, что и там я не нашел ничего, что смогло бы меня заинтересовать. Или этого самого «интересного» не было вообще, или мама постаралась, чтобы его не стало.

На всякий случай я пошарил в кладовке и на антресолях. Ничего.

Не хватало чего-то еще. Ну конечно! Записная книжка. Рядом с телефоном висела на леске шариковая ручка, тут же болталась еще одна леска – пустая. Может быть, именно здесь и была книжка? Я заглянул в сумку, оставленную на вешалке, даже в карманы плаща, но книжка пропала. Конечно, может, ее и не было вообще, но тогда где бабушка записывала нужные телефоны и адреса? На обоях рядом с телефоном записей не было, никаких бумажек с телефонами я тоже не нашел.

А вот интересно, если мама какие-то нужные бумаги отсюда изъяла, что она с ними сделала? Во всяком случае, у нее точно ничего не было, я ведь забирал ее вещи из гостиницы. И сумку ее мне в больнице отдали. Могла, конечно, порвать и выбросить, тогда следующий вопрос – куда?

Я пошел на кухню, открыл шкафчик под мойкой, вытащил мусорное ведро, воняющее, как скотобойня. Копаться в нем голыми руками было слишком противно. Отыскав старую газету, я расстелил ее на полу и вытряхнул на нее содержимое ведра.