Вообще‑то чего вам объяснять – на войне чудеса всякие случаются. Когда Грозный штурмовали, нас на Минутке бомбой накрыло. Я ближе всех стоял. Так меня только контузило, а ребят на противоположной стороне улицы – всех осколками уложило… Ну вот, остался я жив… Чудом там или не чудом – какая теперь разница.

Только когда я в себя пришел, то поначалу, ей‑богу, не рад был, что жив остался.

Пошевелиться не могу, даже рта открыть, а тело все как через бетономешалку пропустили… Это я потом узнал, что месяц без сознания провалялся. А как глаза открыл, смотрю: в какой‑то хибаре лежу. Огонь горит в очаге. На стене какой‑то потертый ковер. Под потолком развешаны пучки сушеных трав, шкурки каких‑то животных.

И вот валяюсь я среди всей этой красоты, как чурбан. От боли выть готов, а не могу… И какой‑то дремучий старик меня растирает ужасно вонючей дрянью. Старик такой сухонький, весь в морщинах, на вид лет двести. Тихо так лопочет по‑своему.

Он меня несколько месяцев козьим молоком да отварами из трав отпаивал.

Кроме жидкого, ничего проглотить не мог. Замечательный старик… Я лежу, а он мне Коран читает. По‑арабски. Я ни бельмеса не понимаю, но замечаю, что, когда он бубнит свои молитвы, боль вроде бы стихает. То ли отвлекаешься, то ли действительно сила какая‑то в этом есть… Не знаю… В общем, сплошная мистика и шаманство.

Только я вот что скажу. Старичок этот, его Сульхи звали, меня молочком, травками да молитвами своими с того света вытащил. И не просто вытащил, а так, что потом в большом медицинском центре врачи меня с головы до пяток прощупали, но так и не поняли, как это я еще двигаюсь. По всему выходило, что быть мне инвалидом в лучшем случае. А в худшем… На все воля Аллаха!..

Мало‑помалу начал становиться на ноги. Месяца через четыре вытащил меня Сульхи впервые на улицу. Сижу я на солнышке. Любуюсь на горы, облака. Орел какой‑то в небе парит. И думаю себе – какая благодать!..

К тому времени я уже начал сносно понимать на урду и классическом арабском.

Это все, ребята, оттого, что дед мне Коран читал. Лучше всякого лингафонного курса получилось. Я пока в бреду валялся, старик мне бу‑бу‑бу, бу‑бу‑бу… Так, видать, слова на подкорку сразу и записывались. А потом, когда малость оклемался – скукотища же все время лежать, верно? – я от нечего делать языками и овладел.

Ей‑богу!

Ну, правда, врать не буду, потом уже по моей просьбе Сульхи со мной специально занимался. И начал я читать, даже писать под конец научился.

Старик‑то оказался ученый. У него какая‑то мутная история вышла с местным муллой. То ли он в Коране решил что‑то на свой лад переиначить, то ли какие‑то мысли Магомета слишком вольно трактовал. А скорее всего, просто слишком для муллы умным показался. Два мудреца на одно селение – слишком много. Вот старого Сульхи из селения натуральным образом и поперли. Объявили, значит, персоной «нон грата».

По‑моему, он не очень‑то огорчился. Отстроил себе хижину в горах повыше.

Закопался в свои книги – у него их была целая библиотека. Собирал травы, сушил.

Готовил по каким‑то древним рецептам настои да мази, которыми меня с того света и вытащил.

Любил он на рассвете сидеть на пороге хижины. Оттуда вид – обалденный!..

Наверное, на сотню километров. И никаких вокруг людей, никакого жилища. Мне самому иногда начинало казаться, что мы со стариком одни остались.