Мы с Андреем Павловичем уселись за стол. На тарелках красовалось аппетитное жаркое из кролика, политое густым соусом с травами. Рядом лежали ломтики свежего хлеба и овощи, будто только с грядки — у нашего поместья были очень хорошие поставщики продуктов.

— Приятного аппетита, — сказал мне учитель, берясь за вилку.

Я с энтузиазмом приступил к еде. Мясо было нежным и сочным, соус придавал ему пикантный вкус. Я успел съесть несколько кусочков, когда вдруг почувствовал странное покалывание в животе.

Сначала я не придал этому значения, но через минуту боль стала настолько сильной, что я невольно схватился за живот.

— Что это? Что с едой⁈ — выдавил я, чувствуя, как меня скручивает новый спазм, а чуть ниже началась очень тяжелая и не сулящая ничего хорошего давка.

Андрей Павлович, к моему удивлению, продолжал спокойно есть, как ни в чем не бывало.

— А что с ней? — спросил он, едва заметно улыбаясь. — Прекрасная, вкусная еда. В этом поместье кормят просто великолепно. Пожалуй, это было прекрасное решение отправить меня сюда, определенно!

Я уставился на него, не веря своим ушам. Неужели только моя порция была отравлена? Стоп… отравлена!

— Но вам лучше поторопиться, молодой господин, — добавил он как бы между прочим, махнув вилкой. — Потому что яд, который был подмешан в вашу еду, очень сильный, можно и не добежать до уборной. О, это будет очень неловко. Весьма.

Я сощурился, глядя на Соколова.

— Вы! Это ваша месть, да? Ну, вы еще заплатите за это!

Но мою гневную тираду прервал очередной спазм в животе. Я понял, что больше не могу сдерживаться. Вскочив со стула, я бросился к двери, надеясь успеть добежать, пока не стало слишком поздно. Чертов учитель!

* * *

Я все же успел до того, как навлек на себя позор, но чувствовал себя опустошенным во всех смыслах этого слова. Проклятый Соколов и его яды! Клянусь, я ему это еще припомню. Но сейчас у меня были дела поважнее — нужно попрощаться с Настенькой перед ее завтрашним отъездом. Вот и чего все эти события наложились одно на другое?

Я нашел сестру сидящей на пороге выхода, ведущего во внутренний двор дома. Она задумчиво смотрела на темнеющее небо, усыпанное первыми звездами. Ее силуэт, освещенный теплым светом, льющимся из окон, казался хрупким и одиноким. Я тихо подошел и сел рядом.

— Красиво, правда? — спросил я, глядя на небо.

Девочка вздрогнула от неожиданности, но тут же улыбнулась, увидев меня.

— Да, очень, — ответила она тихо. — Знаешь, я буду скучать по этому виду. И по тебе, конечно.

Я вздохнул. Эта девочка за последние годы стала мне по-настоящему родной, несмотря на то, что мы были лишь сводными братом и сестрой.

— Я тоже буду скучать, Настенька, — сказал я. — Но знаешь что? Ты всегда будешь моей сестрой, неважно, как далеко мы друг от друга.

Девочка посмотрела себе под ноги, сжав края своей одежды.

— Обещаю тебе, — продолжил я, — что очень скоро я тоже прибуду в столицу. И тогда мы обязательно встретимся.

Настенька подняла на меня свои большие голубые глаза, полные надежды.

— Правда? Ты не обманываешь?

— Клянусь своей честью Темникова, — торжественно произнес я, положив руку на сердце.

— Ты такой серьезный, когда так говоришь. Прямо как дедушка! — рассмеялась сестра.

Мы посидели еще немного, наслаждаясь теплым вечером и обществом друг друга. Наконец Настенька вздохнула и поднялась.

— Спасибо тебе, братец, — сказала она. — Я постараюсь достойно принять этот отъезд. И буду ждать нашей встречи в столице. Я тоже не подведу тебя и буду очень стараться!

Я встал и крепко обнял ее на прощание, прекрасно понимая, что нам просто не дадут попрощаться позднее.