Следующие несколько часов были настоящим кошмаром. Меня тошнило, в глазах двоилось, а кожа покрылась холодным потом. Но под бдительным присмотром Соколова я все-таки смог приготовить противоядие и выпить его.

— Молодец, — похвалил меня учитель, когда симптомы отравления наконец отступили. — В следующий раз попробуем что-нибудь посильнее.

Я застонал. «Следующий раз» звучало как угроза.

Но, надо отдать должное Андрею Павловичу, его методы, хоть и жестокие, были при этом весьма эффективны. За этот год я узнал все о ядах и противоядиях. Если бы не его знания и опыт, я бы уже несколько раз отправился на тот свет. Но этот баланс между жизнью и смертью, постоянное обучение на грани, очень закалили меня.

Правда, была одна загадка, которую я никак не мог разгадать. Все это время Соколов подмешивал мне в еду какой-то секретный яд, о котором отказывался рассказывать. Из-за этого я часто оказывался прикован к уборной, что было весьма неудобно и унизительно.

— Это для твоего же блага, — говорил он каждый раз, когда я жаловался. — Когда-нибудь ты поймешь и оценишь мою заботу.

Я, конечно, пытался отомстить. Сколько раз я пробовал подсыпать яд в еду Соколова! Но каждый раз он каким-то чудом распознавал мои попытки и избегал отравления. А потом травил меня в два раза сильнее, как он говорил, в назидание, потому что надо или добиваться успеха или вообще не пытаться.

И что самое ужасное, несмотря на всю закалку — этот яд все равно действовал очень эффективно.

— Неплохо, неплохо, — хвалил он меня после очередной неудачной попытки. — Но тебе еще есть чему учиться.

Наконец, когда этот год стремительно подошел к концу, Андрей Павлович объявил, что рассказал мне все, что знал.

— Пришло время возвращаться в столицу, — сказал он. — Я горжусь тобой, Максим. Ты оказался достойным учеником. Даже не ожидал, что так время пролетит.

Я был тронут его словами. Несмотря на все испытания, через которые он меня провел, я действительно привязался к этому эксцентричному и весьма необычному человеку. За этот год мы неплохо подружились, и теперь мысль о расставании вызывала у меня тоску.

В последний вечер перед отъездом Соколова мы сели за прощальную трапезу. Бабушка расстаралась на славу: стол просто ломился от разнообразных блюд.

Мы с аппетитом принялись за еду, обсуждая планы на будущее. Я как раз рассказывал о своем намерении посетить столицу, когда вдруг заметил, что Андрей Павлович как-то странно побледнел.

— Учитель, с вами все в порядке? — спросил я с картинным беспокойством.

Соколов не ответил. Его лицо приобрело зеленоватый оттенок, а глаза расширились от ужаса. Внезапно его скрутил такой сильный спазм, что он чуть не упал со стула.

— Еда! — только и смог выдавить он сквозь стиснутые зубы.

Я невинно похлопал глазами.

— А что с ней? Прекрасная, вкусная еда. Кормят у бабушки отменно! Или же вы хотите сказать иначе?

Соколов уставился на меня, когда я повторил его фразу, сказанную в первый день нашего знакомства, он все понял.

— Значит, ты узнал рецепт моего яда, да? — прохрипел он, прежде чем его снова скрутило.

Я не смог сдержать торжествующую улыбку.

— Ну, вы же сами говорили, что я способный ученик. Вам бы в уборную, а то будет неловко…

Договорить я не успел, очередной приступ боли заставил Соколова вскочить и броситься к выходу. Я слышал, как он, спотыкаясь, бежит по коридору в сторону уборной.

Глядя ему вслед, я не мог удержаться от смеха. Наконец-то справедливость восторжествовала! Бабушка, конечно, неодобрительно посмотрела на меня, но ничего не сказала на этот счет — все же это было из-за действий моего учителя.