— И Хуан был причиной этому? — Сеньор Фонеска наклонился вперед и пытливо взглянул на нее. — Каким образом?

— Он слегка возражает против моей дружбы с Манрике Кортесом. Я… я думаю, что он считает меня слишком неопытной, чтобы иметь отношения с таким человеком, как Рике.

— А вам нравится общество этого молодого человека, да?

— У меня не так много друзей, сеньор, и всегда так приятно найти друга. Рике такой веселый, и симпатичный, и…

— Что вам лестно его внимание. — Сеньор улыбнулся. — Это так естественно. У меня у самого есть дочь, и я знаю, как важно каждой девушке чувствовать себя привлекательной.

— Донья Ракель — настоящая красавица. — Ивейн сказала это искренне, хотя очень сомневалась в том, что ее характер достоин ее красоты. — Наверное, все ею восхищаются?

— С детства, — признал отец, однако без тени гордости в голосе. — Она очень похожа на мать, только Анна была доброй и нежной, и те несколько лет, что мы прожили вместе, мы были очень счастливы. А вот Ракель просто сущее наказание, и я заранее готов пожалеть того несчастного мужчину, которого она выберет себе в мужья.

Ивейн рассеянно обрывала лепестки цветка, ей живо представилось, как Ракель продевает унизанную украшениями руку под локоть человека в безукоризненно белом костюме. Ракель Фонеска сочла, что очень престижно и интересно будет стать невестой маркиза Леонского. И что же тогда станется с его маленькой воспитанницей?

— О чем вы думаете, юное дитя, ваши глаза затуманила печаль?

Ивейн взглянула на своего учителя и постаралась улыбнуться.

— Жизнь, как подумаешь, очень загадочная вещь. Интересно, не правда ли, что наши судьбы предрешены еще до нашего рождения?

— Еl destino ? — Сеньор глубоко задумался. — Я склонен думать, что каждый когда-нибудь приходит на перекресток — ах, как широко вы распахнули ваши золотисто-коричневые глаза! Я что, сказал что-то важное, сеньорита?

— Да… это странно.

Лепестки упали на землю. Ивейн разглядывала свою ладонь, на которой когда-то, давным-давно, ярмарочная гадалка увидела перекресток. Она рассказала учителю про то гадание и думала, что он улыбнется, но тот и не думал улыбаться.

— Да, настоящие цыганки умеют гадать по руке, — вздохнул сеньор. — Мать твоего опекуна была испанской цыганкой, и иногда мне кажется, что она заранее знала, что ее брак с его отцом кончится трагедией. Старый маркиз де Леон никак не хотел признавать невестку, и, когда Розалита овдовела, она убежала вместе с младенцем в Южную Америку. Хуан там вырос, стал мужчиной и, будучи человеком честолюбивым, сильной воли, добился успеха и без помощи своих родных. Это было в Лиме…

Сеньор Фонеска прервал себя на полуслове и взглянул на сосредоточенное юное лицо Ивейн.

— Вы так умеете слушать, поразительно… а Хуан что-нибудь рассказывал вам, упоминал о своей боли?

— Боли? — переспросила девушка, вспоминая моменты, когда у рта опекуна залегали резкие морщины, и ей казалось, что он словно погружается в мрачные глубины, — моменты, когда он пугал Ивейн своим хмурым видом, и она старалась держаться от него подальше.

— Раненая нога до сих пор его очень беспокоит. Сначала доктора в Лиме хотели ее ампутировать, но он никак не мог на это согласиться, поэтому поехал в Англию и там попал в руки хорошего хирурга, который решился восстановить ногу; последовала длительная и мучительная серия операций, месяцами он был до бедра закован в гипс — месяцы неудач, мучений. Дон Хуан был на грани срыва из-за постоянных приступов боли. Чудо, что ему вообще удалось сохранить ногу.