– Я не стал сообщать матери, – признается Александр, – говорят, в последнее время у нее часто прихватывает сердце… Тебе придется дежурить одной. Может, пригласим сиделку?

– Никого не надо! Я сама! Он молча сжимает ее руку.

– Там, в тумбочке возле кровати, продукты. Поешь. Тебе понадобятся силы. И еще я хочу сказать – здорово, что у Толи есть такая женщина!

Евгения возвращается в палату и садится возле кровати Аристова. Ей трудно без слез смотреть на его безжизненное лицо, но она продолжает с надеждой всматриваться: она не хочет пропустить момент, когда он придет в себя. И, увлекшись, не замечает, как в палату входит врач.

– Нет необходимости сейчас вот так сидеть возле больного, – ласково говорит врач. – Мы дали ему снотворное. Сильное сотрясение мозга, – ему необходим покой… А вам можно пойти поужинать. Возможно, наша столовая не слишком изысканна, но кормят в ней довольно сносно. Вашего мужа мы внесли в списки, так что вам достаточно будет назвать фамилию. И выше нос! Я уверен, что сообща мы поставим его на ноги.

– Правда? – Евгения поднимает на него засветившиеся надеждой глаза.

– Конечно, правда! Компрессионный удар позвоночника – штука коварная, но мы будем надеяться на лучшее… Меня зовут Евгений Леонидович, я – лечащий врач вашего мужа.

– А я – Евгения Андреевна.

– Вот видите, мы к тому же и тезки… Ночью, думаю, он придет в себя. Позовете дежурного врача.

Он уходит. Может, и правда поесть? Но она не чувствует аппетита.

Палата похожа на те больничные заведения, которые показывают в западных фильмах. Разве что приборов, контролирующих состояние больного, поменьше. Зато помещение новое, а белье на постели белоснежное. Недаром говорят, что четвертую горбольницу курирует сам мэр города.

К ночи Толян все еще не приходит в себя, но медсестра объясняет ей, что вводит ему вместе с другими лекарствами и снотворное.

– Пусть поспит до утра, а то проснется часа в два ночи. Да и вам нужно поспать…

Евгения своими воспаленными от волнения мозгами не сразу понимает: сестричка колет больным снотворное, чтобы среди ночи ее никто не беспокоил.

Часов в одиннадцать санитарка приносит в палату раскладушку и белье:

– Леонидович распорядился. Но в семь утра это надо убрать, у нас здесь спать не положено.

В коридоре за дверью на стене висит бесплатный телефон-автомат. Похоже, народ совсем одичал и такую мелочь воспринимает как неслыханную роскошь. Евгения наблюдала, какими удивленными становятся лица больных и родственников, когда они дозваниваются куда надо без жетона.

На всякий случай Евгения звонит шефу. Оказывается, Кузнецов уже успел его предупредить, так что Валентин пеняет ей даже с некоторой обидой:

– Могла бы и не сомневаться, Женя, что я тебя пойму. Будь там столько, сколько нужно… Как он?

– Пока без сознания.

– Ты надейся на лучшее. Верь!

– Я верю.

Мать, которой она тоже позвонила, неожиданно разволновалась:

– Ты-то сама как себя чувствуешь?

– Нормально. Что со мной сделается?!

– Знаешь, – предлагает Вера Александровна, – я могла бы возле него посидеть, пока ты сходишь домой, примешь душ, переоденешься…

– Спасибо, мама!

Евгения тронута. Действительно, хорошо бы переодеться во что-нибудь более легкое, домашнее – ведь под белым халатом у нее вязанное из ангорской шерсти платье!

Всю ночь Евгения спала как на иголках. Все время ей казалось, что Толян зовет ее. Она просыпалась, прислушивалась к нему, но он по-прежнему лежал без движения, так что она даже проверяла, бьется ли у него пульс.