– Чтоб тебя!.. Ты когда-нибудь сядешь в машину, Йорк? Ты все запутал. Может быть, ты все-таки пристроишь свою задницу и не будешь запутывать все дальше, а?

Клинтон распахнул дверцу так, что она ударила меня по ноге. Я выдернул его наружу и, оказавшись лицом к лицу с засранцем, схватил его и тряхнул так, что он ударился головой о крышу машины. Мальчишка закричал, пытаясь вырваться.

– Не выйдет, Клинтон. Я не отпущу тебя, пока не услышу, что все это значит.

Майкл схватил меня сзади. Давнишние занятия тейквондо наконец пригодились – не отпуская Дайкса, я ударил Биллу пяткой по ноге. Он взвыл и звучно шлепнулся на землю.

Я шмякнул Клинтона о крышу еще раз просто потому, что было так приятно ударить кого-нибудь после всего этого дерьма, что со мной произошло. Не важно, было ли это их дерьмо или Мясного Мужика, – казалось, что все, кроме меня, понимают, что происходит. Пора бы и мне выяснить это и тоже стать членом их клуба.

Дайкс коленом ударил меня в пах.

Дыхание с шумом вышло из меня, и я согнулся пополам, чтобы удержать то, что еще оставалось внутри.

– Со мной такие вещи не проходят, гад!

– Клинтон, не надо! – послышался голос Биллы.

– Он ответит! Это еще никому так не сходило!

Что-то крепко уперлось мне в шею, и даже сквозь боль я понял, что это ствол револьвера.

Билла закричал:

– Вспомни Фанелли! Клинтон, Фанелли!

– Дерьмо.

Послышался щелчок взводимого курка. Клинтон снова ударил меня, но попал в бедро.

Я едва смог вынести боль. Когда я снова сумел открыть глаза, передо мной на коленях стоял Билла. Он опирался руками о землю и казался чрезвычайно толстым.

Сделав несколько вдохов, я наконец сумел выговорить:

– Что все это значит, Майкл? Что происходит? Кто вы такие?

Он опустил голову и покачал ею.

– Ты сам, старая задница, – ответил Клинтон. – Я и он, оба. Вместе. Все мы – это ты. Ты – это мы.

* * *

Мне не хотелось возвращаться к себе, и мы поехали к Майклу. Я сидел на заднем сиденье их автомобиля и смотрел им в затылок. Никто ничего не говорил.

Когда мы приехали, Майкл дал нам пива, а потом достал школьный альбом и принес мне на кушетку.

– Вот это Клинтон. Это я. А это Энтони Фанелли.

Типичные фотографии. Типичные лица американских школьников шестидесятых годов. С той разницей, что Клинтон выглядел точно так же, как и теперь.

– Не хочу смотреть фотографии Энтони Фанелли! Я хочу знать, что происходит! Почему это вы вдруг подружились? Майкл, ты говорил мне, что Клинтон здесь, чтобы убить меня. – Я взглянул на Дайкса. – А ты говорил, что Майкл «заморозил» тебя и хочет, чтобы я тебя убил!

Они переглянулись.

– Майкл думал, что так оно и есть, – сказал Клинтон. – Но я врал, потому что не мог сказать правду, пока еще кто-нибудь из нас не допрет сам.

– Не допрет до чего?

– Посмотри на свою ладонь.

Я протянул ладонь, повернув ее вверх. На передаче по моей руке столько раз читали, что я хорошо запомнил каждую черточку и все, что она якобы означала. С тех пор как я смотрел последний раз, ничего не изменилось.

– Вот. Ну и что?

Майкл и Клинтон подошли ко мне и показали свои ладони, положив рядом с моей. Все три были совершенно одинаковы.

– Не может быть!

– Можешь рассмотреть их в лупу и увидишь, что они абсолютно идентичны. Что и проделал Майк, когда я показал ему.

Я взглянул на Клинтона:

– Что это значит?

Ответил Билла:

– Я сам только что выяснил, Инграм.