Юджин обеими руками массировал виски. Роберт внезапно отвернулся и упал на четвереньки.

Его рвало. Я отвел взгляд, чтобы удержать тошноту, и только теперь заметил, что давно выронил пулемет и что по подбородку у меня текут слюни. Ей почти удалось нас заколдовать, заморочить, черт знает что!

— Все вы трусы! — повторила Инна, но так и не сдвинулась с места. Ничего особенного под ее голыми пятками не наблюдалось, такая же трава, как и везде. — Пенчо умер из-за таких, как вы! Он ничего не боялся, хотя мог сидеть дома с внуками! Он пошел под пули, потому что верил! А вы трусы!

— Ты не имеешь права так поступать! — снова пропел Ковальский.

У него, наверное, как и у меня, непрерывно звенело в ушах.

— А как мне надо поступать? — взвизгнула она. — Времени мало, и ты это знаешь лучше других! Обошлась бы и без вас, но те, кто слышал, погибли. Все погибли! Что теперь? Знаете, на кого вы все сейчас похожи? — вдруг понизила она голос. — Сказать вам, мальчики? Только — чур не обижаться!

«Господи, — повторял я про себя, — сделай же так, чтобы она на минуту заткнулась, заставь эту чумовую девку вернуться в свое тело и выдерни оттуда демона… Или не демона, всё равно кого». Как бы ни называлась женщина, стоящая перед нами, это была совсем не Инна. Совсем не та Инна, с которой мы любили друг друга; совсем не та, которая недавно сидела у меня на коленях. Роберт пытался подняться, но зашатался и опять рухнул на четвереньки. Юджин обеими руками обхватил ближайший ствол, я видел, как вздулись вены у него на лбу.

— Прекрати… — сказал я.

Она замычала, завыла раненым зверем, вцепившись себе в волосы.

— Вы похожи на трех обезьян, на диких питекантропов. Выползли все трое из пещеры на свет и боитесь шагнуть дальше. Страшно, да? А мне, по-вашему, не страшно?!

— Инна, мы должны вместе обдумать… — Юджин шепелявил, словно камней в рот набрал. — Ты не смеешь нас принуждать!

— Женечка, а у тебя разве мало было времени обдумать? Я ведь слышала твои мысли, не так давно ты обижался на Геру, ты считал меня своей собственностью, вроде твоих подопытных кроликов! Не ври самому себе, не я тебя принуждаю. Я только женщина, у меня не хватит сил встряхнуть вас… И хочется, и колется, да, Женя? Хочется разогнуться, но на четвереньках-то легче! Ну да, я виновата, я пыталась вам помочь… но не знала, что вы настолько трусливы! Вы — как стая пугливых неандертальцев. Вы цепляетесь за юбки своих мамочек, вы хватаетесь за свои дремучие инстинкты, которые говорят вам: беги скорее назад, к костерку, там и мяска еще вдоволь осталось, там и тепло, глядишь, удастся и зиму переждать. Гера, иди ко мне, ну же!

Мне нужно было только поднять руку. До моей щеки долетал жар ее дыхания, но я ничего не мог с собой поделать. Совсем несложно было повторить то, что мы с парнями уже делали сегодня. Мы уже обнимались, но тогда мы лишь пытались спастись…

— Что, Герочка, трудно без вожака, да? Главная обезьяна тебя бросила — заскулил, как маленький? Готов без оглядки в теплую, вонючую норку бежать? Тебе же предлагалось: возьми, сколько унесешь, и проваливай! Как в сказке, да?

— Мне не нужны деньги…

— А от тебя, Роби, я вообще другого ожидала! Ты всегда был слабак, это точно, но ты знаешь, почему я с тобой столько лет жила? Потому что ты искал! Да, ты боялся, но ты искал! Ты всегда раньше хотел стать человеком. Помнишь, как мы с тобой мечтали сюда приехать? А помнишь, как мы с тобой мечтали записать сборник с мотивами шаманских ритуалов, собирались создать новое поле для транса? Ты же человек, Роби, ты сам говорил, что умрешь, когда потеряешь интерес к поиску! И ты не меня потерял, Роби, ты в этой чистенькой Германии присосался к кормушке и забыл, что можно не только лежать на диване и скорбеть по рок-н-роллу! Сперва это, а потом уж я… Разве ты не хочешь вернуться?

— Инка, ты сошла с ума… — Кон сумел, наконец, подняться на ноги.