— Нехрен ко мне вязаться! Можно подумать, ты сам не пересрался!
А Витёк:
— Да пшёл ты со своей правдой! Молодец, ёпт, объяснил ушастым, что у нас человека могут заживо сожрать в экспериментальном порядке. Ошизеть, что они теперь о Земле думают. Врубился, нет?
— А что, — говорю, — не правда?
У Витьки аж щека дёрнулась. И он как рявкнет:
— Да конечно правда! Господи, Боже ты мой, как же ушастые жили-то до сих пор без этой правды?! Кишки у нас интересно устроены, понимаешь? И бабы детей носят не снаружи, а внутри — вот обалдеть! И шкура, вот, голая — тем мы от них и отличаемся! И хватит пока! Или ещё что-нибудь расскажем? Что у нас и жрут, и режут, и медуз кормят, и баб насилуют, и атомная бомба, чего там?! Слишком вольно живётся, да, салага? Сбегай, расскажи им, расскажи! Они про твой нож забыли — ты напомни, ты им подробно объясни, что у нас делают такими ножиками, гопник хренов! Пусть нас в клетку запрут, а ключ выкинут!
— Я, вроде, ничего такого… — говорю. Даже растерялся.
И Витёк — зверем:
— Вот и молчи! Заткни хлебало и молчи, пока не спросят, раз не соображаешь ни хрена!
Тёмка говорит:
— Ты впрямь думаешь, что они могут полностью пересмотреть отношение к нам, Витя?
А Витёк только вздохнул и лоб потёр. Типа устал.
— Как нефиг, — говорит. — Как два пальца об асфальт. Так что вы погодите пока с этой… с правдой. Успеете. Мне надо кое с кем перетереть и подумать.
А с кем — не сказал.
Но не с нами и не с Цвиком даже. Просто ушёл и всё.
Трындец, какой независимый и таинственный.
Вигдор
И вся беда — в том, что поговорить, считай, что не с кем.
Вернее, я пораскинул мозгами и решил: можно перетирать только с Артиком. С Калюжным, с мудачиной, разговаривать — только время терять, а Диньке я в этих вопросах не очень верил.
Потому что Динька своему Цвику чересчур доверял. Они плотно так скорешились, всё вместе да вместе. Ягоды ходили собирать в сад, чего-то там помогали на фабрике-кухне. Цвик Диньку учил паука кормить слюной с пальца. А раз человек скорешился с инопланетянином — тут ясно, сложно его заткнуть. Ему захочется потрындеть с приятелем.
Тем более — он совсем лошок, Динька, хоть и талант в своём роде. Развесистый такой, доверчивый.
Я понимаю, что Цвик-то от него недалеко ушёл — но эти два дурака могут ведь и дров наломать. Запросто. Сказали не то, не тому…
Вот ведь, японский бог, как всё вышло-то некстати. А так хорошо вырисовывалось! Я уже надеяться начал, что мы постепенно так научимся говорить как следует и разберёмся помаленьку. Шиш мне, шиш! А надо было думать. Вот из-за таких долбоклюев, как Калюжный, всякая точная техника и взрывается — и падает с неба или на дно идёт.
А Артику верить можно. Артик умный и надёжный. И я его толкнул вечером, когда Серёга с Динькой и Цвик с Чероди уже спать легли. Мол, пойдём, пройдёмся. Воздухом, что ли, подышим.
Не облажался. Артик мигом понял.
И мы с ним вышли и пошли погулять, можно сказать, за околицу.
Частичное новолуние пришло. Большой луны вообще не видать, маленькая — серпиком. Дорожки из литопсов светятся, как будто реклама какая — голубым, а цветы — разноцветным. Как по Москве или по Питеру идёшь, по центру. Красиво. Но у меня просто камень на душе.
Артик рядом шёл, молчал. Думал.
Я ему дал подумать, а потом спросил:
— Ведь не поверили они, а, Тёмка?
Он на меня посмотрел то ли грустно, то ли устало, не поймёшь. И сказал:
— Ты всё сделал правильно, командир, — без стёба, похоже. |