Несмотря на нереальную крохотность, младенец оказался вполне живым и очень целеустремлённым существом. Он вёл себя так, будто знал, куда ему надо попасть — и невероятно трудолюбиво, хватаясь лапками за шерстинки, полз вверх, к входу в сумку матери.

Все присутствующие затаили дыхание. Я ощутил, как горячо лицин желают новорождённому существу лёгкого пути — и вспомнил часто цитируемые строки местного классического стихотворения, которые перевёл с языка запахов как «Долгий путь приводит в Эдем». Это была аллегория жизненного пути, пути парня-бродяги в поисках нового дома и любви и пути новорождённого младенца по вылизанному отцом животу матери — к её сумке.

Чтобы преодолеть бесконечно тяжёлый путь в ладонь длиной, малышке пришлось потратить минуты три, никак не меньше — и когда она скрылась в сумке, за моей спиной вдруг шумно, облегчённо вздохнул Калюжный.

— Фу, блин! — вырвалось у него, по-моему, из глубины души. — Я уже переживать начал, ёлки!

И сделав три шага, прежде чем мы успели его остановить, Сергей присел на корточки рядом с Нганизо и Чероди.

— Слышь, — сказал он, безбожно мешая русские слова со словами лицин, — я тебя поздравляю, в натуре. Она будет крутая баба, боец, ёлки! — и вытер вспотевший лоб ладонью.

Нганизо улыбнулась, блеснув влажными глазами, и нежно коснулась пальчиком его раскрасневшейся физиономии: тонкий ванильный аромат «видзин»-«безопасно» и зелёное свежее благоухание её благодарности.

Калюжный слегка смутился и, спохватившись, протянул руку Чероди, жестом «я тя понимаю, братан». Мы рассказывали Чероди о земном обычае пожимать руку — и он понял, коснулся руки Сергея и оставил на ней слишком сложное для Калюжного ароматическое послание. Там было что-то о братстве, любви, общности, радости и восхищении новой жизнью.

Калюжный в тщетной попытке его расшифровать внюхался в собственную ладонь, сморщился всем лицом, изо всех сил пытаясь не чихнуть — но всё-таки оглушительно чихнул, окончательно смутился и пробормотал:

— Ага. И тебе того же.

Его жест, глуповатый, но неожиданно искренний, развеселил всех. Девицы, щебеча, как стайка канареек, помогали Нганизо встать с ложа и накрывали её плетёной шалью в белых вязаных лотосах. Чероди обменивался ароматическими пожеланиями с парнями. Малыш, с ног до головы в голубеньких цветочках, напоминающих лобелию, застенчиво улыбаясь, подёргал Калюжного за брючину, а когда тот повернулся, протянул ему плод рдзи, похожий на земляничину-переросток. Госпожа Радзико изволили изъявить королевскую милость — от её сухонькой ладошки в комнате повеяло цветущим весенним лугом, а сказала она, если я верно понял: «Мои новые внучата потихоньку осваиваются и привыкают».

Только неугомонный Виктор вполголоса говорил Нгилану, отойдя с ним в сторонку:

— А чего ж вы не помогаете мелким-то? Трудно же дитю, сразу видно — у него ещё и ручек-то толком нету…

— Это чрезвычайно важный момент, — объяснил Нгилан. — Движения младенца стимулируют его начать дышать самостоятельно, включают и нервную систему, и органы чувств.

— А! — Виктор понимающе кивнул.

— Кроме того, — продолжал Нгилан, — кожный покров у младенца ещё не сформирован до конца — прикосновение руки взрослого может причинить ему боль, а без перчатки — даже химический ожог.

— А! Точно же — ваши железы… А я даже стреманулся вначале: как это — баба рожает, а врачей нет. Пока тебя не увидел — мандражил сильно, — признался Виктор.