Бродяги — не ругательное слово. Бродяги — мужчины в поисках воли и доли, юноши в поисках счастья… Однако, возможно, расходный генетический материал, лотерейные билеты этого мира. Надо думать, и здесь выигрывает не каждый.

— Мы все — и матриарх — чуем в вас упрямую силу, — сказала Гзицино, ласкаясь, как котёнок. — Силу воды, сметающей все преграды… силу стихии. Никто не понимает, как вам удаётся обуздать её правилами.

— А нам и не удаётся, — сказал я грустно. — Далеко не всем. Скажем, Сергей…

Гзицино прыснула, совсем по-человечески, вернее, по-девичьи.

— О-о! Зергей великолепен! Мы все огорчаемся, что он настолько чужд. Сила-сила-сила! Как у хищного зверя! Поразительно и интересно.

Ну да. Как и везде — дикарь вызывает интерес определённого рода.

— Не только он, — сказала Гзицино, лукаво улыбаясь. — Какой ты смешной! У тебя такое лицо, будто я сказала, что ты — хуже. А ведь ты знаешь, что именно ты нравишься мне больше всех пришельцев. Вы сильные и ранимые. Очень сильные и очень ранимые. Как это совместить?

— Нужен совсем другой мир, — сказал я.

— И ещё, — продолжала Гзицино, поправляя в волосах цветы, — ты не должен говорить, что вы ничего не делаете. Вы заняты постижением мира — и позволяете нам постигать вас. Ваш разум и вот это, — она сорвала две былинки и скрутила вместе.

В первый момент я не понял — но довольно жалкие остатки déjà vu, которые проявлялись всё слабее и реже, вдруг выдернули то ли из памяти, то ли из будущего стеклянную модель… Впрочем, в попытках найти с нами общий язык Чероди скрутил два цветных шнурка в вот такую же плетёнку, безмерно узнаваемую спираль ДНК.

Ох, ты ж, подумал я восхищённо и почти испуганно. А ведь вы же придумаете, как использовать «вот это», мастера биотехнологий! Вы же всё сделаете, чтобы нас присвоить — именно сделать своими, совсем своими. Вам интересно, вы нашли в нас ценные качества — и вы уж постараетесь забрать и использовать нашу стихийную дикарскую силу…

Кроме изучения, Чероди, Цодинг и их группа ищут способы нас ассимилировать. И не просто включить в жизнь местного социума, но и использовать нас как биологический материал.

А Витьке с его конспирологическими бреднями такое даже в голову не пришло! И никому из нас не пришло! О, этот мир лицин, мирный-мирный, дружелюбный до предела, безопасный по определению…

И тут же мне стало смешно. Мы должны цепляться за свои бесценные гены, как патриоты неизвестно где находящейся Земли? Мне что, стало жаль для наших радушных хозяев генетического материала?

А вы довольно пошлый человек, предводитель!

— О чём ты думаешь, так улыбаясь? — с любопытством спросила Гзицино.

— Глупости, пушистенькая, — сказал я и поцеловал её в переносицу. — Уморительные глупости.

* * *

Разумеется, мы пошли.

Правда, Калюжный ожидаемо заявил, что его-то ноги на этом шабаше полного бесстыдства точно не будет. Мол, лицин, бездуховные создания, окончательно потеряли всякую совесть, а он человек приличный. Не знаю, убедил ли его я, пытаясь объяснить, что не стоит мерить мерками земных и довольно сомнительных правил нравственности поведение иномирных существ, или Витя, пообещавший «дать Серому в нюх», если он немедленно не прекратит выпендриваться — но, так или иначе, вопрос был решён.

И мы видели, как наши друзья-Кэлдзи и их гости готовятся к празднику.

Они переодевали в новую одежду и украшали цветами эти жутковатые «статуи» — мумии прародителей клана.