Секунду Сирилла колебалась, но тут одна из женщин сказала:

— Да, герцог сильно изменился после той ужасной трагедии. Я слышала, как говорили, что он стал совсем другим.

— А что же произошло? — раздался голос второй женщины.

— Не может быть, чтобы вы не слышали об этом, — ответила первая, — хотя нет, тогда вы были совсем ребенком. Уверяю вас, это оказалось самой настоящей сенсацией!

— Так что же произошло?

— Возлюбленная герцога, женщина, на которой, как все считали, он собирался жениться, была задушена!

— Задушена? Кем?

— Человеком по имени Астрид.

— Но почему?

— Из ревности!

— А кем она была?

— Балериной, и звали ее Зивана Межлански. В те времена, когда герцог по уши влюбился в нее, она была очень хорошо известна в Париже, создав себе довольно громкое имя на театральной сцене.

— Так он, что, влюбился в балерину? Сомневаюсь, чтобы это обрадовало его мать!

— В те годы Зивана Межлански была великолепной танцовщицей, а герцог в свои двадцать один, естественно, отличался присущей молодости импульсивностью!

— Вы сказали, что ее задушили?

— Это было страшное преступление. Должно быть, герцог ужасно переживал, но говорят… — Дама понизила голос, и Сирилле удалось расслышать только конец фразы:

— ., теперь женщины для него ничего не значат!

Не вполне сознавая, что она делает, Сирилла стояла и слушала их разговор. Она повернулась, чтобы уйти, но тут до нее донеслись слова старшей дамы — Где-то здесь, в доме, есть комната, своего рода Святилище, в котором он хранит все вещи той танцовщицы, даже пуанты. И всем, кроме него, запрещено заходить туда.

— Вы серьезно?

— Абсолютно. Сначала это было предметом всевозможных пересудов, но со временем, как всегда бывает с подобными сенсациями, об этом позабыли.

— Должна заметить, — со смехом проговорила более молодая женщина, — что по виду герцога никогда не скажешь, будто и он обо всем забыл. Создается впечатление, что он еще тоскует по своей ушедшей любви. Я никогда не представляла, чтобы такой красивый мужчина был столь печален на своей собственной свадьбе!

— Я подумала о том же, — согласилась ее собеседница. — Ну ладно, пора ехать. Мы, должно быть, последние.

Сообразив, что, если женщины выйдут из зала, они увидят ее, Сирилла вздрогнула. Приподняв немного юбку, она побежала по коридору. Она быстро проскочила открытый участок и спряталась в своей спальне, уверенная, что ее не заметили.

Закрыв за собой дверь, она подошла к изумительному резному туалетному столику, на котором стояло поддерживаемое двумя купидонами позолоченное зеркало.

Теперь она начинала понимать, однако ее удивило, что она оказалась такой тупой, не обратив внимания на совершенно очевидное.

Почему до этого ей не приходило в голову, спрашивала она себя, что в нежелании герцога видеть ее до свадьбы и в том, что всеми приготовлениями к церемонии занималась его мать, было нечто странное?

Она, должно быть, страшно глупа, если во время первой встречи с герцогиней не догадалась, как страстно та мечтает увидеть своего сына женатым. Герцогиня показала Сирилле портреты герцога, на которых был запечатлен чуть ли не каждый год его жизни с самого рождения. Неужели трудно было понять, что больше всего на свете герцогиня хочет увидеть детей своего сына.

Она несколько раз повторила Сирилле, что замок слишком велик для одного ребенка.

— Когда Аристид был маленьким, мне часто казалось, что ему очень одиноко в этом огромном особняке, — задумчиво говорила герцогиня.