|
---- 1 Чистяком назывался хлеб из чистой муки, без примеси. (Прим. автора.) Толстяк наконец рассердился. - Да ты что за птица такая? - вскричал он вдруг, раскрасневшись. - То и есть, что птица! - Какая? - Такая. - Какая такая? - Да уж одно слово такая. - Да какая? Оба впились глазами друг в друга. Толстяк ждал ответа и сжал кулаки, как будто хотел тотчас же кинуться в драку. Я и вправду думал, что будет драка. Для меня все это было ново, и я смотрел с любопытством. Но впоследствии я узнал, что все подобные сцены были чрезвычайно невинны и разыгрывались, как в комедии, для всеобщего удовольствия; до драки же никогда почти не доходило. Все это было довольно характерно и изображало нравы острога. Высокий арестант стоял спокойно и величаво. Он чувствовал, что на него смотрят и ждут, осрамится ли он или нет своим ответом; что надо было поддерживать себя, доказать, что он действительно птица, и показать, какая именно птица. С невыразимым презрением скосил он глаза на своего противника, стараясь, для большей обиды, посмотреть на него как-то через плечо, сверху вниз, как будто он разглядывал его как букашку, и медленно и внятно произнес: - Каган!.. То есть что он птица каган. Громкий залп хохота приветствовал находчивость арестанта. - Подлец ты, а не каган! - заревел толстяк, почувствовав, что срезался на всех пунктах, и дойдя до крайнего бешенства. Но только что ссора стала серьезною, молодцов немедленно осадили. - Что загалдели! - закричала на них вся казарма. - Да вы лучше подеритесь, чем горло-то драть! - прокричал кто-то из-за угла. - Да, держи, подерутся! - раздалось в ответ. - У нас народ бойкий, задорный; семеро одного не боимся... - Да и оба хороши! Один за фунт хлеба в острог пришел, а другой - крыночная блудница, у бабы простоквашу поел, зато и кнута хватил. - Ну-ну-ну! полно вам, - закричал инвалид, проживавший для порядка в казарме и поэтому спавший в углу на особой койке. - Вода, ребята! Невалид Петрович проснулся! Невалиду Петровичу, родимому братцу! - Брат... Какой я тебе брат? Рубля вместе не пропили, а брат! - ворчал инвалид, натягивая в рукава шинель... Готовились к поверке; начало рассветать; в кухне набралась густая толпа народу, не в прорез. Арестанты толпились в своих полушубках и в половинчатых шапках у хлеба, который резал им один из кашеваров. Кашевары выбирались артелью, в каждую кухню по двое. У них же сохранялся и кухонный нож для резания хлеба и мяса, на всю кухню один. По всем углам и около столов разместились арестанты, в шапках, в полушубках и подпоясанные, готовые выйти сейчас на работу. |
