|
Просто в то время во Франции недоставало рабочих рук, и поляков ввозили тысячами для работы на северных шахтах. Их вербовали в Польше иногда целыми деревнями - мужчин, женщин и детей - и отправляли во Францию в переполненных до отказа вагонах, как некогда чернокожих рабочих. Большинство поляков отлично работали и стали уважаемыми гражданами. И все же среди них попадались подонки, и именно они, эти подонки, доставляли нам одно время немало хлопот. Я, может быть, несколько бессвязно рассказываю о своих тогдашних заботах, но мне хочется, чтобы читатель сразу окунулся в нашу атмосферу. - По-моему, шеф, надо еще последить за ним денька два-три. Он пока что ни на кого нас не вывел. А .ведь рано или поздно он встретится со своими сообщниками... - Министр торопит из-за газет... Вечно эти газеты! И вечный страх в верхах перед газетами и общественным мнением. Преступление едва совершилось, а с нас уже требуют, чтобы виновный был найден немедленно, любой ценой. Только что не говорят: "Да суньте вы кого попало в каталажку, пока не успокоится общественное мнение!" Я, наверное, к этому еще вернусь. Впрочем, в то утро разговор шел не о поляке, а о недавнем грабеже, совершенном новым способом, что случается не часто. Три дня тому назад на бульваре Сен-Дени в разгар обеденного перерыва, когда закрыты почти все магазины, к небольшой ювелирной лавке подъехал грузовик. С грузовика сняли огромный ящик, поставили его вплотную к дверям лавки, и машина ушла. Сотни людей прошли мимо, не обратив на ящик ни малейшего внимания. Но когда ювелир, перекусив, вернулся из ресторана, он озабоченно нахмурился. Отодвинув ящик, оказавшийся неожиданно легким, ювелир обнаружил, что в стенке его, обращенной к двери, прорезано отверстие; другое, такое же, прорезано в двери, а шкафы и касса магазина, разумеется, пусты. Расследование такого дела не приносит славы, но требует много времени и множества людей. Грабители не оставили ни малейших следов, ни единой улики. Способ, использованный ими, был совершенно новым, и поэтому мы не могли отнести грабителей ни к одной из категорий знакомых нам злоумышленников. У нас в руках был лишь ящик, самый обыкновенный ящик, только очень большой, и уже три дня не менее дюжины инспекторов ходили по фабрикам, где изготовляют и используют такие ящики. Итак, я вернулся к себе в кабинет и хотел вновь приняться за рапорт, как вдруг зазвонил внутренний телефон. - Это вы, Мегрэ? Зайдите ко мне на минутку. В этом тоже не было ничего удивительного. Шеф чуть-ли не каждый день вызывал меня, иногда даже по несколько раз, помимо доклада; я знал его сызмальства, он часто проводил отпуск неподалеку от нас, в Алье, и дружил с моим отцом. Шеф, на мой взгляд, был и впрямь шефом в полном смысле этого слова: именно под его руководством я получил, так сказать, боевое крещение в уголовной полиции, именно он, отнюдь мне не покровительствуя, незаметно, издалека следил за моими успехами, именно он у меня на глазах, весь в черном, в котелке, надвинутом на лоб, шел один под пулями прямо к двери дома, где засел Бонно со своей шайкой, двое суток не подпуская полицию и жандармов. Я говорю о Ксавье Гишаре, человеке с лукавым взглядом и длинными седыми волосами, придававшими ему сходство с поэтом. - Входите, Мегрэ. Утро было таким темным, что на письменном столе шефа горела лампа под зеленым колпаком. Сидевший в кресле у стола молодой человек встал и протянул мне руку, когда нас представили друг другу. |
