На деле все обстоит очень просто. Он не блеснул талантом, как надеялся, и довольно скоро принял предложение своего тестя, фабриканта мыла в Марселе, работать на его предприятии.
Следующим стоит Торранс, толстяк Торранс, шумный Торранс (если не ошибаюсь, Сименон где-то писал о его смерти, хотя убили совсем другого инспектора, при мне, в отеле на Елисейских полях). Тестя в мыловаренном деле у Торранса не было. Зато у него была неистребимая жадность к жизни и деловая хватка, что плохо сочетается с чиновничьим существованием.
Он ушел от нас, открыл частное сыскное агентство - добавлю сразу, агентство солидное, а это встречается не часто. И порой наведывался к нам на Набережную то за помощью, то за справкой, а то просто подышать родным воздухом.
Время от времени у нашего подъезда останавливается огромная машина американской марки, из нее выходит Торранс, а с ним красивая женщина, всякий раз другая, и он всякий раз представляет ее как свою невесту.
Я читаю третье имя в списке, имя малыша Жанвье, как мы его называли. Он по-прежнему работает на Набережной. И как знать, возможно, его по-прежнему зовут малышом.
В последнем письме он не без грусти сообщил мне, что его дочь выходит замуж за инженера.
Потом идет Люка - уж он-то, наверное, сидит сейчас в моем кабинете, на моем месте и курит одну из моих трубок, которую почти со слезами выпросил у меня на память.
А вот и последнее слово на листочке моей жены.
Сперва мне кажется, что это имя, но я не могу разобрать чье.
Иду на кухню, к моему удивлению залитую ярким солнцем - в столовой ставни закрыты, мне лучше работается в полутьме.
- Все прочитал?
- Нет. Одно слово не разберу.
Она смущается:
- Ну и Бог с ним.
- Что же это за слово?
- Да так, не важно.
Я, разумеется, настаиваю.
- Сливянка! - сознается она наконец, отвернувшись.
Она прекрасно знает, что я рассмеюсь, и я действительно хохочу во все горло.
Когда речь шла о моем знаменитом котелке, о пальто с бархатным воротником, печурке и кочерге, я чувствовал, что мое упрямое желание все уточнить кажется ей ребячеством. Тем не менее она нацарапала слово "сливянка" нарочно неразборчиво из какой-то застенчивости, вроде той, которую она испытывает, когда, составляя для меня список необходимых покупок, ставит в конце что-нибудь из принадлежностей женского туалета.
В книгах Сименона не раз упоминается заветная бутылочка, стоявшая в буфете на бульваре Ришар-Ленуар, - она и теперь стоит здесь, - из запаса, который по свято соблюдаемой традиций каждый год пополняет свояченица, когда приезжает из Эльзаса погостить у нас.
Сименон не долго думая окрестил этот напиток сливянкой. На самом деле это малиновая настойка. Но для эльзасца, оказывается, это недопустимая ошибка.
- Я исправил, Луиза. Твоя сестра будет довольна. - На этот раз я оставил кухонную дверь открытой. - Больше ничего?
- Напиши Сименонам, что я вяжу носочки для...
- Но я же не письмо пишу!
- Верно. Тогда сделай заметочку, чтоб не забыть в письме. Да еще напомни, пусть пришлют фотографию, как обещали.
Потом она спросила:
- Накрывать на стол?
Вот и все. |