|
Я сказал, что я к Рвацкому по делу. Меня немедленно и очень почтительно проводили за фанерную перегородку, где удивление мое возросло до наивысшей степени. На письменном столе, за которым помещался Рвацкий, стояли нагроможденные одна на другую коробки с кильками. Но сам Рвацкий не понравился мне еще более, нежели кильки в его издательстве. Рвацкий был человеком сухим, худым, маленького роста, одетым для моего глаза, привыкшего к блузам в "Пароходстве", крайне странно. На нем была визитка, полосатые брюки, он был при грязном крахмальном воротничке, а воротничок при зеленом галстуке, а в галстуке этом была рубиновая булавка. Рвацкий меня изумил, а я Рвацкого испугал или, вернее, расстроил, когда я объяснил, что пришел подписать договор с ним на печатание моего романа в издаваемом им журнале. Но тем не менее он быстро пришел в себя, взял принесенные мною два экземпляра договора, вынул самопишущее перо, подписал, не читая почти, оба и подпихнул мне оба экземпляра вместе с самопишущим пером. Я уже вооружился последним, как вдруг глянул на коробки с надписью "Килька отборная астраханская" и сетью, возле который был рыболов с засученными штанами, и какая-то щемящая мысль вторглась в меня. - Деньги мне уплатят сейчас же, как написано в договоре? - спросил я. Рвацкий превратился весь в улыбку сладости, вежливости. Он кашлянул и сказал: - Через две недели ровно, сейчас маленькая заминка... Я положил перо. - Или через неделю, - поспешно сказал Рвацкий, - почему же вы не подписываете? - Так мы уже тогда заодно и подпишем договор, - сказал я, - когда заминка уляжется. Рвацкий горько улыбнулся, качая головой. - Вы мне не доверяете? - спросил он. - Помилуйте! - Наконец, в среду! - сказал Рвацкий. - Если вы имеете нужду в деньгах. - К сожалению, не могу. - Важно подписать договор, - рассудительно сказал Рвацкий, - а деньги даже во вторник можно. - К сожалению, не могу. - И тут я отодвинул договоры и застегнул пуговицу. - Одну минуточку, ах, какой вы! - воскликнул Рвацкий. - А говорят еще, что писатели непрактичный народ. И тут вдруг тоска изобразилась на его бледном лице, он встревоженно оглянулся, но вбежал какой-то молодой человек и подал Рвацкому картонный билетик, завернутый в белую бумажку. "Это билет с плацкартой, - подумал я, - он куда-то едет..." Краска проступила на щеках издателя, глаза его сверкнули, чего я никак не предполагал, что это может быть. Говоря коротко, Рвацкий выдал мне ту сумму, которая была указана в договоре, а на остальные суммы написал мне векселя. Я в первый и в последний раз в жизни держал в руках векселя, выданные мне. (За вексельною бумагою куда-то бегали, причем я дожидался, сидя на каких-то ящиках, распространявших сильнейший запах сапожной кожи.) Мне очень польстило, что у меня векселя. Дальше размыло в памяти месяца два. Помню только, что я у Рудольфи возмущался тем, что он послал меня к такому, как Рвацкий, что не может быть издатель с мутными глазами и рубиновой булавкой. Помню также, как екнуло мое сердце, когда Рудольфи сказал: "А покажите-ка векселя", - и как оно стало на место, когда он сказал сквозь зубы: "Все в порядке". Кроме того, никогда не забуду, как я приехал получать по первому из этих векселей. Началось с того, что вывеска "Бюро фотографических принадлежностей" оказалась несуществующей и была заменена вывескою "Бюро медицинских банок". Я вошел и сказал: - Мне нужно видеть Макара Борисовича Рвацкого. Отлично помню, как подогнулись мои ноги, когда мне ответили, что М. Б. Рвацкий. |
