Вышли судьи. Председательствующий Кондратин, с седым ёжиком волос, и двое народных заседателей, обе женщины — пожилая и молодая.

   После выполнения всех формальностей суд решил начать с допроса подсудимого.

   Хромов рассказывал обстоятельства дела, глядя в пол, монотонно, словно заученный надоевший урок. Когда он закончил, судья спросил, есть ли вопросы у прокурора. Я задал несколько уточняющих вопросов. Хромов повторил то, что было в материалах предварительного следствия. Ничего нового.

   Зато защитник долго и скрупулёзно выяснял, какие выражения и слова предшествовали трагической развязке, где находились убитый и убийца во время ссоры. Но больше всего Белопольского интересовало, куда подсудимый дел орудие убийства.

   На предварительном следствии Хромов сказал, что бросил нож возле костра, который они разожгли с приятелем. Правда, на другом допросе он показал, что не помнит места, где обронил нож. Кстати, на месте происшествия он так и не был найден, хотя работники милиции прочесали весь парк у озера с магнитом и металлоискателем.

   Но по-настоящему адвокат развернул атаку на следующий день. И опять вокруг орудия убийства.

   На допросе у следователя Хромов сказал, что, идя на озеро, захватил с собой самодельный нож, сделанный братом, который работал слесарем.

   На квартире Хромовых изъяли нож, который по внешнему виду напоминал тот, что, по рассказу Ивана Хромова, был с ним на озере 20 мая; он имел форму небольшого кортика: лезвие заточено с двух сторон и отделяется от наборной рукоятки из цветного плексигласа своеобразным узорчатым эфесом, служащим упором для руки при сильном ударе. Брат Хромова признался, что сделал два одинаковых ножа — для себя и для брата. И полосы из легированной стали для клинков отрезал ровные. Размер и формы тоже одинаковые.

   И все же нож, изъятый на квартире Хромовых, был приобщён к делу в качестве вещественного доказательства, ибо следствие не исключало, что убийство совершено именно им. Длина лезвия равнялась 13 сантиметрам, что соответствовало глубине нанесённых ран.

   — Давно у вас был нож, взятый 20 мая на озеро? — спросил у своего подзащитного Белопольский.

   — Года три, — ответил Хромов.

   — Что вы им делали? — продолжал адвокат.

   — Строгал. Удочки делал. И вообще…

   — И он никогда не ломался?

   Хромов, помолчав, как бы нехотя ответил:

   — Как-то раз обломился кончик. Я попросил Женю, — он кивнул в зал, где сидел его брат, — он заточил…

   — И большой кусок обломился? — дотошно расспрашивал адвокат.

   Иван Хромов показал пальцами:

   — Сантиметра два.

   Потом защитник спросил у свидетеля Евгения Хромова: не помнит ли тот, чтобы его младший брат просил заточить сломанный конец ножа. Свидетель в категорической форме подтвердил, что такой случай был.

   — И насколько укоротился нож после того, как вы его заточили?

   — Миллиметров на двадцать — двадцать пять, — ответил брат подсудимого.

   И я подумал, что так мог ответить человек, привыкший иметь дело с обработкой металла. Другой бы сказал в сантиметрах.

   И вот суд приступил к допросу судмедэксперта Марии Михайловны Хлюстовой.

   Когда адвокат спросил у неё, какой глубины была смертельная рана Краснова, она ответила:

   — Тринадцать сантиметров.

   — Выходит, если лезвие ножа моего подзащитного укоротили на два сантиметра, а первоначальная длина его была тринадцать сантиметров, то он не мог быть орудием убийства? — уточнил Белопольский.