Ему нравились Бетья и Феред, он хотелось помочь им. Но, кроме того, он ощущал в самом существовании Совета смертельную опасность для себя. Как бы он ни пытался, он никак не мог разгадать непроницаемую тайну, окружающую Совет. Тем не менее, он с определенной уверенностью знал, что человеческая раса была скованна шелковистыми, но, возможно, нерушимыми оковами, ведущими ее к упадку и гибели.
Вот только зачем?
Этого ему никто не мог сказать. Никто. И как могла тирания, основанная на выборности, сохранять себя? Это было против всех принципов политической логики, поскольку здешние выборы, насколько мог понять Доусон, были совершенно справедливыми и свободными от коррупции. Единственным решением стало изменение психики и характера человека после вступления в Совет при помощи каких-то устройств. Но, тем не менее, это многого не объясняло.
Теперь, когда рука его была полностью исцелена, Доусон работал с молниеносной поспешностью, наблюдая, как сторонники приумножаются и развиваются под его управлением. Бетья тоже сильно изменилась. Ее подбородок стал тверже, голубые глаза глядели прямо и спокойно, голос стал оживленнее. Она возвращала себе наследие человеческой расы – а вслед за ней и другие.
Но поначалу было трудно. Документы Фереда указывали направление, но людям было трудно возродить в себе инстинкт исследования. Доусону приходилось самому показывать им каждый шаг. Он вел, а остальные действовали эффективно, как только понимали, что нужно делать.
– Как эти лучи влияют на молекулярную структуру? – спросил он у одного ученого.
– Они могут вызвать стасис.
– Блокировать любые движения? Вы хотите сказать, что они могут превратить людей в статуи?
– Я не думал об этом, но, конечно, вы правы, Доусон. Да. Молекулярное движение будет остановлено с тем же эффектом, что и при температуре абсолютного нуля, и всячески движение прекратится. Да, люди могут быть парализованным.
– Проработайте все это. До мельчайших деталей!
Ученые могли работать, как только Доусон отдавал им приказы. Теория постепенно превратилась в практику и была воплощена в материальный трехмерный лучевой проектор. По принципу несущей балки, проектор был способен передавать вибрацию на расстоянии до полукилометра, мгновенно останавливая все, что угодно, на своем пути. Охват лучей можно было сделать широким или узким, и, при необходимости, ими можно было бы охватить весь огромный куб здания Капитолия.
Заговорщики встречались в пустынном здании на окраине Дасони. Оно не походило на привычный Доусону склад и являлось просто куполом из пластика, окрашенным в мягкие синие и зеленые цвета. Вероятность того, что их раскроют, было очень мала, но Доусон все равно принимал все возможные меры предосторожности, в том числе отправлял на улицу охранников. Группа встречалась тайно, всегда в разное время, чтобы не возбуждать никаких подозрений.
В итоге были подготовлены два самолета, один из которых оснастили лучевым проектором. Он должен был зависнуть над Капитолием, держа здание в пучке лучей, а другой самолет, с командой в защитных костюмах, должен приземлиться, чтобы захватить власть.
– Нет необходимости никого убивать, – сказал Доусон. – Мы возьмем членов Совета под арест. Если в их сознании что-то не так, то мы должны вылечить их.
Бетья кивнула, но в ее голубых глазах появилась какая-то безжалостность. Ей был нужен Феред, остальные ее не заботили.
В последний момент Доусон почувствовал приступ раскаяния. В конце концов, он был чужаком в этом мире. Имел ли он право изменять его, не разобравшись до конца в ситуации? Для таких мыслей было уже поздно, но все же Доусон решился на смелый шаг.
– Я еду в Вашингтон, – сказал он группе заговорщиков, когда они собрались однажды вечером в пустынном складе. – Я хочу задать Совету вопросы и, может быть, выдвинуть ультиматум. |