Доусон пожал плечами.

– Я не понимаю.

– На самом деле все очень просто, – сказал ему Феред. – Я разрабатываю одну теоретическую идею, которую придумал некоторое время назад. Совет всегда поощряет научные работы. Они дают гранты – рабочие единицы – на любые стоящие идеи, разработанные и предоставленные им.

– Они присваивают себе эти идеи?

– Разумеется, нет! У нас же не тирания, Доусон. Любые новые научные принципы дорабатываются Советом и возвращаются миру. Естественно, Совет лучше всех подготовлен к разработке таких идей, чем… Ну, скажем, чем я.

Бетья снова перебила его.

– Феред не рассказал вам всего. Когда мужчина или женщина избираются в Совет, то они должны посвятить этому всю свою жизнь. Они больше никогда не смогут видеться со своими друзьями или родственниками. Они живут в Вашингтоне… Браки автоматически расторгаются, если они были женаты. Это как разрезать все узы.

– Но это не жертва! – сверкнув глазами, заявил Феред. – Для служения миру нужна вся энергия человека – это самая великая честь, какую только можно себе пожелать. Но… – Он взглянул на Бетью, – меня не примут туда, дарля. – Незнакомое слово даже на слух показалось Доусону ласковым. – К тому же, вы должны знать, что я всегда могу отказаться.

ДОУСОН ПООЧЕРЕДНО глядел то на одного, то на другого. Постепенно он начинал понимать. Разумеется, молодые люди были влюблены друг в друга. А все остальное… Что это за Совет? Доусон не знал, но, несмотря на уверенные слова Фереда, почувствовал смутную тревогу, словно здесь было что-то неладно. Хотя он не знал, что именно. Возможно, Феред слишком доверял Совету. Это все равно, что верить в пропаганду, никогда не задавая вопросов.

– И у вас тут нет революций? – спросил Доусон. – Нет расовых барьеров? Нет никаких социальных волнений?

– А зачем бы все это? Совет со всем справляется. Он правит в течение пятисот лет, и его правление всегда было благотворным. Нет никаких причин для беспорядков. Понимаете, наша система выдержала испытание временем.

– Вся власть, правящая миром… сосредоточена в руках нескольких мужчин.

– Мужчин и женщин. Их всегда шестеро. Любого из них может отозвать всенародное голосование, хотя, насколько мне известно, такого никогда не происходило.

– А что будет со мной? – внезапно спросил Доусон.

– Возможно, вас захочет увидеть Совет или группа ученых. Вам не о чем беспокоиться. Для вас все будет легко и просто.

«Для вас все будет просто», этот приговор прозвучал в сознании Доусона каким-то диссонирующим аккордом. Вроде бы все тут казалось Утопией. Все было легко – даже неблагоприятные погодные условия были перекрыты какими-то сверхтехнологическими Барьерами. Возможно, тут было слишком легко.

– Вам дадут время приспособиться к новой жизни, – продолжал тем временем Феред. – С учетом работы, для которой вы приспособлены и которая вам нравится. Психограммы позаботятся о любых психологических переутомлениях. Прыжок через шесть столетий мог немного расстроить вас! Но я бы сказал, что, в основном, вас оценят положительно.

Положительно! Несмотря на знакомый язык, Доусон понял, что ему еще нужно изучить много новых речевых выражений и оборотов.

– Мне бы хотелось увидеть ваш город.

– Дасони? Отлично. Я сам отвезу вас.

– А как же отчет? – спросила Бетья.

– Отчет Совету? Ты же сделаешь его для меня, дарля, не так ли? Грасас. А я пока что займусь с Сэфеном Доусоном. До завтрашнего утра у меня все равно еще не будет отчета о вибрационном принципе.

БЕТЬЯ КИВНУЛА, как-то странно отсалютовала Доусону и вышла из двери, которая снова скользнула перед ней в сторону, открываясь сама по себе.